Желанная для диктатора (СИ) - Мила Дали
— Что ты творишь? Разобьемся!
— Где твоя дерзость, Фортуна? Неужели выветрилась?
Смотрю по сторонам и замечаю, что мы уже проехали перекресток перед коттеджным поселком. Пролетаем по прямой к мосту над рекой. С моих уст слетает десяток вопросов. Но ответов я так и не дожидаюсь. Громов с силой сжимает руль, съезжает с моста. Поворачивает внедорожник в сторону хвойного леса.
— Закапывать меня везешь, да?!
— Да. — Говорит бездушно, как робот.
По обе стороны чаща. Яркие фары освещают колею. Мы все дальше и дальше от цивилизации. Прикусываю губу, всхлипываю. Не могу сдержать слез, когда Громов останавливается на поляне и выходит из авто. Лопату, наверное, пошел доставать.
— Артём! Ради нашей дочери, передумай!
Громов открывает дверцу и садится на заднее сиденье
— Считай, передумал. Иди ко мне.
— Чего?
— Повторить?
Я хватаю воздух и не нахожу гениальной фразы, чтобы возразить. Скидываю манто, осторожно перехожу к Громову. Мы совершенно одни посреди леса. Лунный свет лишь слегка очерчивает наши фигуры и лица. В салоне комфортно, пахнет одеколоном Громова. Поправляю растрепанные волосы, смотрю, как он медленно расстегивает рубашку.
— Ты хочешь заняться сексом здесь?
— Я просто хочу тебя. Какая разница где?
С Громовым каждый раз как первый, потому что в любой момент он может стать последним.
Я чувствую жар на щеках и холодный порыв воздуха контрастом. Артём снимает рубашку, отшвыривает вещь на переднее сиденье. В бледном ночном свете его тело выглядит еще более завораживающим. Тени падают на каждую мышцу и подчеркивают рельеф. Встречаемся взглядами, и я свой стыдливо опускаю. Страшно признаться, но мне приятно это уединение. Приятна страсть убийцы.
Громов с шумом выдыхает и тянется к своему ремню. Расстегивает, спускает брюки вместе с бельем.
— Сделаешь мне приятно там?
— Я не умею, — растерянно признаюсь.
— Считай это своим дебютом.
Рычит страшный Гром и больше не желает терпеть возбуждение. Не успеваю опомниться, как он хватает меня за затылок и резко склоняет к своему паху.
— Сопротивление?.. — полушепотом спрашиваю.
— Ответ знаешь.
Выдыхаю через рот, обхватываю ладонью член у основания. Медленно провожу вверх. Громов откидывается удобнее, расставляет ноги, закрывает глаза.
— Да, вот так, Фортуна.
Наклоняюсь ближе, робко касаюсь губами влажной головки и чувствую упорное давление. Прячу зубы, и Громов толкается внутрь сам. Задевает язык и щеку, раз за разом повторяя движение. Рукой он стягивает мне волосы и исступленно имеет мой рот. Тяжело дышать.
Громов приказывает открыть рот шире и ударяет членом в горло. Давлюсь до спазма. Задеваю ладошкой пресс Громова — каменный. Его тело сковала дрожь и мне лестно наблюдать, как ему хорошо. Мне нравятся тихие стоны, что никогда не услышать в обычной жизни. Нравится сокращение мышц и его огонь. И как капельках пота поблескивает в свете луны. Так интимно. Сокровенно.
Ногтями царапаю кожу Громова, впиваюсь в нее на животе. Ласкаю языком возбужденную плоть, смачиваю слюной. Помогаю руками. Мне душно, хочется скинуть чертово платье. Окна в салоне запотели, и скоро внедорожник покачивается от животной похоти Громова.
Начинает кружить голову от выпитого алкоголя. Мужчина дышит с хрипом и очень сильно толкается. Чувствую его влагу, облизываю. Не сдерживаю пылкого ритма проникновений. Перед глазами все плывет, пару раз вздыхаю и будто проваливаюсь в черноту.
Глава 17
Оу… Мне комфортно, тепло и мягко… до первого движения. Жажда, тошнота и все прелести утреннего возмездия. Голова не болит, гудят ноги — внутренняя часть бедра, что свести вместе удается с трудом.
Я открываю один глаз и узнаю комнату Громова. Шторы задернуты, на прикроватной тумбе бутылка с водой. Со стоном тянусь попить, но чем больше движений, тем сильнее колотится сердце. Сейчас бы успокоительного, чтобы снять тахикардию.
Я что-то говорю сама себе укоряющее.
Громов будто дежурил под дверью — стоило мне скрипнуть постелью, — как она моментально распахивается.
— Привет, красивая. — Его голос чересчур бодр, ирония звучит во всех октавах, как и во взгляде с прищуром.
Громов не скрывает улыбки. Он свеж и привлекателен, в отличие от меня.
— Я помню почти все и раскаиваться не собираюсь! — Лучшая защита — это нападение.
Мне и так плохо, чтобы в придачу сгорать от чувства вины. Громов подходит ближе и садится на край постели. Радует приятным ароматом парфюма от рубашки и касается моей ступни через одеяло. Загадочно смотрит мне в глаза и заставляет напрячься.
— Я погасил твою ипотеку, — скользит рукой от ступни к колену. — Ты была раскрепощенной. Собой. Оставайся такой же всегда. Я тебе не враг.
Признание от Артёма не стоит расценивать как Божью росу. Каждое его слово имеет скрытый смысл. Я уже начинаю привыкать к этому и понимать, что он имеет в виду.
— Ты погасил мою ипотеку за минет?! — ору возмущенно.
— Да, — хохочет.
— Вот спасибо! — всплескиваю руками. — Смешно тебе, Громов? Ох, как смешно!
— Перестань, хорошо же было.
Приподнимаю край одеяла, заглядываю:
— Где мои трусы?
— Остались за городом.
— Громов…
— А что мне было делать? Ты отключилась, но все так же оставалась Угонщицей.
— Бессовестный! Разве так можно?!
Громов — победитель. Переспал со мной и не спросил разрешения. Он забирает у меня из рук бутылку и кидает в нее шипучку. Настроение у него великолепное. Естественно. Наверное, убил еще кого-нибудь на завтрак и до меня добрался. Отдает обратно воду. Делаю глоток.
— Знаешь, Фортуна, а ты ведь действительно оказалась воровкой. Это плохо.
Вода встает поперек горла, и все похмелье развеялось в секунду:
— Чего-о?
В глубине души я рассчитываю быть воровкой сердечка Артёма, но слышу иное:
— Ты забрала без спроса манто Глафиры. Нянька возмущалась, когда я затаскивал тебя на плече в дом, и она увидела свою вещь на тебе. Говорит, ты прокурила мех, и духи у тебя резкие.
— Манто бабки Замута?! — я в шоке.
Громов поднимается на ноги.
— Я подожду тебя внизу.
Он выходит из спальни, а я встаю с постели и стягиваю с себя платье. Переодеваюсь в халат и намереваюсь принять душ. Смыть с тела остатки смущения и прошлого кутежа.
И в чем-то Громов действительно прав. Эта ночь вдребезги уничтожила мою зону комфорта. Чего теперь стесняться и строить из себя неприступную аристократку? Громов видел меня пьяной и в край порочной. Подхожу к шкафу за полотенцем.
Громов слышал мой бред, но не наказал. Вздрагиваю, словно передо мной восстала адова сущность.
И самое страшное — Громов видел меня с утра. Ужас.
Смотрю
