Сжигая запреты - Елена Тодорова
Схема действий: внахлест.
Отлично.
Одна голова – хорошо, две – лучше. А если обе головы дурные? Похрен.
– Подробнее, Марин, – проговариваю глухо, не отрывая от нее напряженного взгляда.
– Я приготовлю ужин. Ты организуешь красивое место, – делает паузу, чтобы смущенно прочистить горло. – Стол и ложе. Постараешься, Дань?
– Конечно, – шепчу без раздумий.
Это важно. Понимаю.
Все, что сказано – уже важно.
– Тогда последнее, Дань… Третье!
По тону чую, что хуйня. Не понравится мне, зуб даю.
– Бомби, Марин.
– Никакой нежности!
Все важное теряется. Раскисает внутри моего поплывшего от психологической атаки кобры мозга.
– В смысле, Марин?
– В прямом, Дань! Просто сделаем это, и все. Без слюней и соплей. Как ты с остальными это делаешь, так и делай со мной, окей?
Я пытаюсь не злиться. Но, сука, с Маринкой это местами попросту нереально.
– Окей, нах.
Для себя же решаю, что буду действовать по ходу. Как приспичит, так и трахну ее. Если даже это и будет означать, что последний пункт нарушен, что я, блядь, теряю? Остановить она меня уж точно не захочет. Главное, начать.
Мать вашу, когда там уже вечер?
Чарушина просила не приставать. Я придерживаюсь условий. Только вот по факту, прелюдия стартует в ту же секунду, как мы заключаем договор. Не прикасаюсь к Маринке, пока плаваем. Но глаз с нее не свожу. Настроя своего не скрываю. Да и она в ответ с той же силой палит. Такой диалог этими взглядами ведем, что кажется, будто над чертовым островом все за раз тучи собираются. Выдают они вместе с нами такие заряды напряжения, что нет никаких сомнений – скоро рванет.
– Дань, сколько тебе было лет, когда случился твой первый полноценный секс? – выдает Маринка неожиданно.
Я сглатываю и застываю.
Слушаю размашистые и посекундно ускоряющиеся удары своего сердца. Ощущаю реактивное движение крови по венам. Принимаю бешеные удары кувалд в висках. Загибаюсь из-за боли в районе солнечного сплетения. Чувствую тошноту. Вдыхаю дым. Выдыхаю огонь.
Всегда на этом вопросе колошматит. Но чтобы настолько… Впервые такое.
– Не помню.
Мне приходится ей соврать.
Если я скажу правду, Динь-Динь будет в ужасе. А я не могу этого допустить. Как и риск снова стать ей омерзительным.
Откидываюсь на спину, проворачиваюсь и якобы спокойно отплываю подальше. Ныряю, чтобы погрузиться в более холодные воды и охладить пылающую кожу. Но и там, глубоко на дне океана, сердце продолжает яростно отбивать ребра.
К сожалению, я не амфибия. Час без кислорода не пробудешь. Приходится выплыть на поверхность, когда в легких развивается жжение.
– Боже, Даня! – набрасывается Маринка раньше, чем я успеваю открыть глаза.
Толчок. Сдавленным хрипом выдыхаю поглощенный мгновение назад воздух. Машинально ловлю ее тело руками. Позволяю к себе прижиматься.
– Ты реально дурак, что ли? Знаешь, как я испугалась?!
Распахнув глаза, я вижу гланды, так кобра орет. И трясет ее, конечно, тотально. Лицо мокрое, но я убеждаю себя, что это брызги воды. Пока не смотрю, наконец, ей в глаза, характерный блеск которых и выдает настоящие причины.
Едва сталкиваемся взглядами, Марина затихает. Лишь рвано выдыхает, когда неуклюже обнимаю. Неуклюже, потому что это действие не несет привычную для меня сексуальную ласку, а служит утешением.
– Ты нарочно?.. – задушенно выдыхает Чарушина мне в плечо.
Дрожит по-прежнему и, должно быть, все еще злится. Но при этом жмется ко мне, обвивает руками шею и самовольно закидывает мне на бедра ноги.
– Нет… – сиплю я, необычайно смущенный. Не то чтобы в шоке от собственных чувств нахожусь. Я их даже разобрать не в состоянии. – Не хотел тебя пугать.
– Честно?
– Честно.
Очень легко говорить, когда можно говорить одну только правду.
– Я чуть с ума не сошла…
– Почему?
– Что «почему», Дань? Я испугалась!
– Почему ты испугалась, Марин?
Ее горячие губы замирают на моем плече. Бурный выдох прожигает мою влажную кожу. Тишина затягивается.
– Можешь сказать, что не знала просто, как после моей смерти добираться домой, – иронично подкидываю идеи для ее спасения.
На самом деле сам себя готовлю к очередному трешаку, который зреет в голове кобры. Вот я вроде как пошутил и тем самым поймал почву перед основным ударом.
– Нет, – толкает Маринка, заставляя меня всем организмом напрячься. – Я испугалась, потому что ты – это ты.
И мое сердце пропускает череду жизненно важных ударов. Я, сука, ощущаю это физически. Оно там, за моей окаменевшей грудиной, буквально подыхает. Чтобы через глубокую паузу сразу на максимальной скорости сорваться и замолотить меня в грудь.
Молчу. Не знаю, что сказать. Да и способен ли выдавить хоть слово… Маловероятно.
Плыву с Чарушиной к берегу в относительной тишине. Все, что есть в воздухе – шум океана и звуки джунглей. Мы их не нарушаем, пока переводим дыхание и восстанавливаем все остальные процессы.
– Заключим перемирие? – полностью оживает Маринка только на берегу. – Только на сегодняшний день. До полуночи. Нам многое нужно сделать. Согласен?
Заторможенно смотрю на то, как она поправляет купальник и выжимает из ткани на сиськах воду.
– Давай навсегда, – нахально выдвигаю навстречу.
Внахлест. Да, мать вашу. Да! Охуенное слово! В любых отношениях шаги должны быть двусторонними.
– Нет, – отрезает Чарушина упрямо. – Навсегда не получится! В том и суть, Дань! Перемирие – это временное прекращение военных действий. Временное! – несколько раз с нажимом подчеркивает. – Принимай на сегодня или… Или дальше – как есть – без перемирия!
Внахлест не работает, ага. Понял, не баран.
– Тогда без перемирия, Марин!
И все же баран…
19
У одного человека не может быть двух сердец.
© Марина Чарушина
Итак… Время пришло. Оттягивать полноценную близость больше некуда.
Волнуюсь, безусловно. Страх расправляет крылья. И бьются они уже не просто у меня в груди. Горячими волнами по всему телу расходятся.
Я все продумала лучшим образом. Должно получиться. Он не заметит.
То, что Шатохин отверг сделанное мной в минуту слабости предложение по перемирию – хорошо. Размякать нельзя. Колючая проволока и двести двадцать вольт напряжения – необходимая защита. А я, испугавшись за Даню, вдруг на ровном месте об этом забыла.
Кажется, что делать на острове нечего. Но,
