Семьсот километров любви - Екатерина Дибривская
– Откуда ты узнал, что папе нужна скорая?
Мои глаза уже привыкли к непроглядной темноте, я прекрасно вижу её озадаченное, взволнованное лицо, прикушенную распухшую губу и внимательный, серьёзный взгляд.
– Мой отец умер от такого приступа, – её глаза расширяются от ужаса, и я тороплюсь добавить, – больше двадцати лет назад. Он пил.
– Прости, – она качает головой. – Неприятно тебе, наверно, было видеть, как папа...
– Арин, мой отец безбожно пил много лет. Поверь, я знаю, как выглядят алкоголики. Твой отец, здоровый мужик, и близко не стоит рядом. Выпил мужчина, это нормально. А тромбы вовсе не с этим могут быть связаны. Главное, что всё хорошо. Ему прочистили сосуды, он скоро поправится.
– Спасибо тебе, – тихо говорит девушка, – если бы не сориентировался...
– Арин, всё хорошо, не переживай. Никто не собирается умирать, – я притягиваю её выше, к своим губам. – Не в ближайшее время точно.
Она часто дышит, словно собирается расплакаться, но я не хочу, чтобы этот день, несмотря на досадный эпизод с её отцом, заканчивался слезами, поэтому просто целую её, не оставляя ни единой свободной секунды для её мыслей.
Воскресенье проходит суматошно. Сначала я везу всех этих женщин от мала до велика в столичную клинику. Там наша шумная делегация навещает болезного. Слава Богу, угрозы жизни и здоровью нет, и мы развозим Полину и Ирину Павловну по домам.
Ранним вечером мы снова в квартире Арины. Она наскоро готовит ужин, отправляет Катю доделать уроки, а сама устраивается на моих коленях.
– Во сколько ты поедешь? – спрашивает с грустью.
– Часа в три-четыре нужно выезжать.
– Тогда тебе нужно лечь пораньше, – констатирует она.
Я устал до чёртиков, но ни за что не признаюсь в этом ей. Не хочу пропускать мгновения наедине с ней.
– Нет, Арин, – я покрываю лёгкими поцелуями её шею, – я не настроен спать, когда ты рядом.
– Игорь, это несерьёзно, – вздыхает она. – Ты хочешь, чтобы я с ума сходила от беспокойства, как ты доберёшься до дома?
– Я шучу, моя хорошая, – с трудом проглатываю зевок. – Конечно, я должен лечь пораньше, чтобы встать ни свет ни заря и уехать туда, где не будет тебя.
– Игорь! – всхлипывает она.
– Прости, прости, Арина Сергеевна, глупость ляпнул. Пойдём, ты немного полежишь со мной, чтобы я точно заснул.
Она действительно ложится со мной, я не тешу себя надеждой, что Арина просто будет лежать рядом, учитывая, что время – около восьми вечера, а дома Катюша, но мне приятно, что моя сладкая женщина позволяет мне эту слабость – заснуть рядом с ней.
В три я поднимаюсь и крадусь в душ. Стараюсь делать всё тихо, но Арина, конечно, тоже поднимается. Встаёт под воду, прижимается ко мне всем своим маленьким телом. В её глазах – тоска. Мы ещё не расстались, а она уже скучает, представляя долгие часы разлуки.
Хочется силой утащить её отсюда прямо домой, но это, конечно, не выход. Она боится, не готова, да и ещё миллионы непонятных для меня сомнений терзают её голову. Быть чёртовым неандертальцем и запирать её на семь замков – не выход. Это не сработает. Поначалу это может прокатить, но потом Арина Сергеевна замкнётся и перестанет реагировать. А мне это не нужно.
Мне нужно, чтобы она сделала это по любви, потому что действительно готова. Потому что я никогда больше не отпущу её.
И пусть пока наши отношения напоминают военный фронт, где я вынужден брать силой каждый миг наших встреч, главное решение она всё же должна принять сама.
Иначе однажды она пожалеет, что поддалась.
А сейчас всё, что мне остаётся, – это покрывать поцелуями её тело, касаться, пытаясь продлить этот момент.
Она отдаётся полностью на мою волю. Я как художник, творец, скульптор: могу делать с ней всё, что пожелаю. С жадностью губки Арина впитывает каждое моё прикосновение, принимает каждый поцелуй, насыщается нашей близостью.
– Я люблю тебя, – говорю ей, медленно проникая.
– Я люблю тебя, – отзывается она со стоном.
А дальше мы стираем грани реальности, переступаем через границу этого мира, покидаем свои тела. И где-то за пределами вселенной наши души сливаются воедино. Больше нет шума падающей и разбивающейся воды, нет звонких шлепков, с которыми я ненасытно вхожу в её тело, нет несдержанных женских стонов, которые я проглатываю, не обрывая своих поцелуев.
Там, за пределами реальности, наши души умеют договориться о единственно-верном, желанном и правильном пути. О том, к чему мы не можем прийти здесь.
Полагаясь на волю Господа, надеясь на все природные силы, я запускаю этот удивительный процесс. Сознательно и осознанно наполняю её лоно своим семенем. А она сознательно и осознанно не останавливает.
Прощание выходит лёгким. Арина больше не плачет, не сжимается от страха, от незнания, что ждёт впереди. Теперь, когда у нас есть довольно чёткий план, нам обоим легче пережить предстоящие дни разлуки.
– Ты встретишь меня с поезда? – Всё, что её интересует.
– Даже не сомневайся. Я буду на перроне, когда ты подъедешь. Я буду ждать тебя, моя хорошая.
– Позвони, как доедешь, – просит она, и я согласно киваю.
Семь часов пути проносятся как один миг. Я даже не замечаю этого.
Всё, о чём я могу думать, это о том, что Арина Сергеевна вернётся домой уже через два дня.
28. Москва
Непостижимым образом жизнь подчиняется и подстраивается под высокие требования Игоря Щедрина. Какой же он возмутительно невозможный в своих желаниях! Упрямый, упёртый, чётко знающий, чего хочет и как этого достичь! Я не могу с ним тягаться. Куда мне до его самоуверенности! Мне остаётся только подчиниться
