Наталья Нестерова - Наше все
В ресторане они отлично пообедали, поговорили о школьных делах Дарьи. Главный вопрос она задала, когда принесли чай и пирожные.
— Как тебе молочница?
— Кто? — не понял дедушка.
— Папина новая супруга.
— Почему молочница?
— Имя как у дешевого сыра. Что ты о ней думаешь?
— Нормальная женщина. Только не говори, что Виола тебя обижает.
— Наоборот, она передо мной… как это, когда хвостом виляют?
— Лебезит?
— Точно. Виола — настоящая либездя!
Дедушка невольно хохотнул, но осуждающе покачал головой.
— Она хочет казаться добренькой, — продолжала Даша, — но только притворяется.
— С чего ты решила?
— Они меня уже на три выходных забирали. Кино, прогулки по скверу, парк с аттракционами, обед в кафе и прочая обязаловка. Тужатся и тужатся продемонстрировать, что, мол, все у нас прекрасно. А на самом деле все отвратительно! И Виола не добрая, а злая внутри мымра.
— Откуда ты знаешь?
— Дети и собаки, — категорично заявила Даша, — всегда чувствуют истинную доброту.
— Ерунда! — скривился дедушка Володя. — Маленькие дети считают хорошими тех, кто даст им конфетку. Дети постарше, умей разбираться в людях, не поддавались бы сладким уговорам маньяков и не отправлялись бы с ними на верную гибель. Собаки — не более чем животные. Легко могут искусать ребенка, если увидят в нем угрозу.
— Но так считается! — упорствовала Даша.
— Так считают те, кто верит в хлесткие фразы, афоризмы и прочие крепко сбитые выражения. Кодируют себя так называемыми мудрыми мыслями. А ловко сбитые слова — все равно только слова. Конечно, есть народная мудрость: пословицы и поговорки. Но на каждую пословицу, имеющую один смысл, обязательно найдется другая с противоположным значением.
— Например?
— Сытое брюхо к ученью глухо. И — тощий живот ни в пляску, ни в работу.
Дашенька, мне бы хотелось, чтобы ты критично относилась к зомбирующим псевдооткровениям. Не повторяй ошибок своей бабушки Лены. Когда-то в молодости был у нас конфликтик, желая пошутить, оправдаться и отчасти переложить на нее вину, я имел неосторожность сказать: «Ты просто не умеешь выходить замуж». Дернула меня нелегкая за язык! Она восприняла мои в общем-то глупые слова как истину в последней инстанции, как собственный роковой недостаток. Какое, к лешему, может быть умение или неумение выходить замуж? Это ведь не на скрипке играть или на коньках кататься. А бабушка твоя чуть что: «Ах, мне не дано правильно выходить замуж!» Затерроризировала!
— Дедуля, — поразилась Даша. — Ты с бабулей тоже стоял на грани развода?
— Неоднократно, — признался дедушка. — Мы же не святые и не блаженные.
— Но вы все-таки не разошлись! Ты не поступил как папа!
— Деваться было некуда, — хитро улыбнулся дедушка. — Твоя бабуля обязательно вляпалась бы в другой неудачный брак, потому что…
— Выходить замуж не умеет! — закончила Даша, и они вместе рассмеялись. — А в каком возрасте ты угомонился? И что бы делал, пока не угомонился?
— Чья терминология — «угомонился»?
— Неважно, колись!
— Правильнее будет сказать, что мы с бабушкой угомонились одновременно. Она — ревновать, я — давать поводы для ревности.
— Значит, папа поторопился, они с мамой не дождались, пока угомонятся?
— Внученька, мы имеем то, что имеем. Тебя все любят…
— Еще бы меня и не любили!
— Скромность украшает.
— Этот афоризм, по твоему совету, я воспринимать не буду.
— Что конкретно тебе не нравится в Виоле?
— Все! От «а» до «я», от макушки до пяток. Ненавижу! Представляешь, как-то своим лилейным голосочком мне сообщает: «Я всегда мечтала о дочери, тихом ангеле. К сожалению, у меня детей не будет». Ну, дальше тра-ля-ля, какая я чудная и красивая. Еще бы она выродков наплодила! А вы бы у их колыбели сидели и стерегли! Фигу! Я ей покажу тихого ангела!
— Дашуль, ненависть твоя недетская. Или, — задумчиво пожал плечами дедушка, — напротив — совершенно детская. Потому что только в детстве ненавидят слепо, бездумно и жестоко. Надо взрослеть, малышка! Тебе сейчас кажется, что папин уход лег на тебя позорным пятном, будто в тебе окружающие увидели тайные недостатки.
— Если бы я была умопомрачительно прекрасной и папа любил меня по-настоящему, он бы не бросил нас! — зло процедила Дарья.
— Значит, я прав. Тебя заласкали со всех сторон, а ты внутренне уверена, что обладаешь изъянами, которые позволили папе уйти. А дело-то не в тебе! Папа ушел, потому что полюбил другую женщину.
— Сильнее, чем меня?
— Не сравнивается, это разные любови.
— Но если бы Виола не нарисовалась на папиной работе, он бы так и остался с нами?
— Не исключено.
— Что и требовалось доказать! Во всем виновата молочница!
— Тебе обязательно нужен враг, — не спросил, а констатировал дедушка. — Растоптать его, раздавить, стереть в порошок. Отомстить.
— Это плохо? — с вызовом спросила Даша.
— Да! — серьезно ответил он. — С высоты своего возраста могу судить: месть — это как ожидание прекрасного хмеля от великолепного вина. Но в итоге оказывается, что лакаешь уксус. Удовольствия — ноль, а сил душевных потрачено много. Их бы на пользу людям. Твою бы злобу да на…
— Алгебру или геометрию? Подтянуть успеваемость? — с обидой и вызовом перебила Даша.
Дедушке ничего не оставалось, как кивнуть и развести руками: сама все понимаешь.
Даже он, мудрый, не был способен вникнуть в глубину несчастья внучки. По сути, отделался общими рассуждениями и тривиальными советами. Никто ей не товарищ и не помощник!
Дарья насупилась. Дедушка посмотрел на часы.
— На работу опаздываешь? — спросила она и поднялась. — Расплачивайся, а я побежала. Пока!
Не поцеловала на прощание, боялась, что предательские слезы хлынут раньше времени.
Выскочила на улицу, вытирая щеки, шмыгая носом, быстро потрусила в сторону метро.
— Девочка! — преградила ей путь сердобольная старушка. — Тебя кто-то обидел? Что-нибудь потеряла?
— Да! Я потеряла папу.
— Ой, какое горе! Умер?
Даша не ответила, махнула рукой и пошла своей дорогой.
Лучше бы он умер! Какая страшная мысль, какое дикое желание! Но ей было бы легче, если бы папа сгинул с лица земли, а не жил с мымрой. Похоронили бы, на могилке цветы посадили, истово горевали. Пускали бы не такие слезы, как у нее сейчас, — злые и колючие, а благостные — тихие и светлые.
Дарья, к счастью, пока не теряла близких. Умерший давно братик не в счет. И она не догадывалась, что за жизнь любимого человека можно отдать все и отпустить его в любые веси, лишь бы жил. Но платы и жертвы не принимаются, торгов не бывает. Ей еще предстояло узнать боль невосполнимых потерь. А непознанная боль кажется легче той, что сейчас мучает.
