Несчастные девочки попадают в Рай - Кэрри Прай
— Прекратите! — заорала я и ринулась к собаке.
Рука женщины застыла в воздухе.
Клянусь Пашкиной ногой, если она посмеет ударить мою собаку еще раз, то эта палка окажется в ее квадратной заднице.
— Как вы посмели тронуть ее? — слезно возмущалась я. — Кто вам дал такое право?
— Твоя собака укусила меня! — едва справляясь с гневом, сказала она и продемонстрировала пару кровавых точек на щиколотке. — Я могу заразиться бешенством!
Фантики! Ты уже им болеешь!
Немного успокоившись, моя любимица спряталась будке. Она была очень напугана. Еще бы, такие меры воспитания к ней применялись впервые. Дедушка мог дать ей хорошего пендаля, но едва ли проеденные артритом кости могли совершить по-настоящему болевой удар.
В то время тетка продолжала наигранно подвывать:
— Еще чуть-чуть, и она бы меня без ноги оставила! Благо я ее на цепь посадила! Она могла меня сожрать!
— Этого не может быть, — возразила я. — Каштанка никогда не укусит человека, если ее не провоцировать. Она добрая и ласковая. Вы что-то сделали ей?
Красные глаза Клавдии поползли на лоб.
— Сделала? Да я лишь покормить ее хотела, а она вцепилась мне в ногу. Такие собаки должны сидеть на цепи. Они опасны для людей.
— Нет, она не опасна!
— У тебя вообще нет мозгов? И, видимо, сердца! Это чудовище может кинуться на твоего брата! Ты хочешь, чтобы меня посадили из-за этой бешенной псины?
— Каштанка никогда не тронет Пашу! — не сдавалась я.
Женщина задрала голову к небу и нервно выдохнула.
— Это бесполезно, — проворчала она себе под нос. — И за что мне это все?
Как бы эта мадам не старалась, роль мученицы она играла скверно.
— Что там у вас, Клава? — спросила Жанна Анатольевна, прилипнув лицом к забору.
А вот и ядовитая подмога!
— Пытаюсь объяснить нашей Злате, что в доме, где есть дети, нельзя держать агрессивных собак!
Эту территория охраняет лишь одна агрессивная псина, и это не Каштанка.
— Правильно! Я сама боюсь ее! В магазин хожу перебежками — вдруг, кинется? С этим нужно разобраться! У нас детвора по вечерам гуляет. Страшно за них. Ты видела ее зубы?
Мне стало дурно. И пусть я точно знала, что никому не позволю забрать у меня Каштанку, все равно опасалась за нее. За все годы своей жизни собака никогда не доставляла хлопот местным жителям. Никогда. Их страхи — полная бутафория.
— Найдем ей нового хозяина, — цинично заявила Клавдия и поспешила в дом.
— Нет! Нет! Этого не будет! — кричала я, но тетушка притворилась глухой. — Я не позволю, слышите?!
Я проклинала каждые ее шаг. Каждый вдох. Каждый рыжий волосок на ее голове.
Сельдерей. Отрыжка. Нос. Одолей тебя понос.
Август тоже был не радужным. На меня свалилась вся работа по дому, в то время как Клавдия распивала чаи с Соколовой, и читала бессмысленные журналы.
Я была привыкшей к труду, но уже к концу лета начала чувствовать себя вымотанной. К вечеру каждого дня, мне хватало сил только для того, чтобы доползти до кровати. А еще это постоянное чувство голода… Клавдию не заботило мое особое отношение к еде, поэтому готовила она так, как только ей вздумается. Словно Истринская ведьма, она сдабривала свою стряпню сильно-пахнущими приправами. Я задыхалась от чиха при одном лишь только запахе. Однако, Пашка был рад такому разнообразному рациону и, поэтому, особо не жаловался.
— Почему не жрешь? — интересовалась тетка, глядя, как в остывающую миску с крапивным супом падают мошки. — Крапива укрепит твои сосуды носа.
— Я не голодна.
— Класс! Тогда я доем! — радовался Паша и жадно заглатывал похлебку из насекомых.
— Неблагодарная, — раздувалась тетушка. — И как Федор терпел такое? Ну да ладно. Вся посуда на тебе. Хоть какой-то с тебя толк будет.
Претензии Клавдии стали чем-то привычным. В ее глазах я была невероятной лентяйкой, к тому же криворукой. Мои вещи, волосы, походка — все раздражало ее. Даже мои сандалики были не по душе этой заядлой «моднице».
Трудно подобрать нужных слов, чтобы объяснить, как она меня заколебала.
Это были последние дни лета и вместо того, чтобы подготавливаться к школе, я вычищала печь от сажи. На улице послышался горький плач, и я сразу же узнала голос младшего брата.
Выбежав во двор, я подлетела к калитке.
Возле ворот, на дороге столпилась детвора, окружив тетю Клаву и Пашку. Спустив с мальца штаны, она безжалостно лупила ребенка ракеткой для игры в бадминтон.
— Будешь знать, как воровать чужое! — приговаривала Клавдия, не жалея ребенка. — Зачем ты взял мои деньги?
Бесчувственные малыши хихикали над Пашкой, а тот в свою очередь заливался горестным плачем.
Просочившись сквозь толпу зевак, я встала между братом и ракеткой, а следом грубо оттолкнула женщину.
— Как ты смеешь, курва? — опешила она, и ее грузное тело покачнулось.
В этот момент, вся ее черная сущность перестала скрываться и полезла наружу. Что ж, мое проклятье сработало. Только вот дерьмецо сочилось через другое отверстие.
— Вы что, блохи, себе позволяете, а?! — заикалась она от злости.
— Только попробуй его тронуть, — прорычала я, вырвав из ее рук орудие порки.
Ребятишки сразу же замолкли, но не разошлись. Еще бы, такой скандал в разы интереснее летающего воланчика.
— Я пожалуюсь на Вас.
Клавдия прыснула от гнева.
— Да ради бога! Он украл мои деньги! Он заслужил! И вообще, не учи меня воспитывать детей!
Униженный малец натянул штаны.
— Я ничего не брал! — хныкал Паша, а у меня не было причин не верить брату.
Я перевела дыхание. Мне было трудно удержаться, чтобы не зарядить нахалке по ее наглой морде. Очень трудно.
— Он не вор. Он никогда не возьмет чужое. Федор воспитал его достойно.
Мои слова ее развеселили.
— Защищаешь его? А может это ты сделала? Своровала мои деньги, а из-за тебя попадает ему.
— Что? — изумилась я. — Полная чушь!
Клавдия запустила круглые пальцы в свои потные волосы. От злости, ее скулы, веки и ноздри плясали невропатический танец.
— Я обращусь в опеку, а там решат, куда тебя определить. В моем доме никогда не будет воровства. Будешь жить, с такими же, как и ты. С ворами и наркоманами.
Что?
— Закрой свой рот! — я не узнала собственный голос, но мне это понравилось. — Закрою свою вонючую пасть!
Меня остудила болевая пощечина.
— Не смей повышать на меня голос, курва!
С этого дня я возненавидела эту гадкую женщину. Ее съедала собственная злость. Она была не в себе. Что
