По острию любви - Оксана Волконская
— Разве с лучшими друзьями целуются? — показательно-равнодушно полюбопытствовал Ярослав, вспоминая разыгравшуюся перед офисом сцену.
— С тобой мы тоже друзья, — напомнила ему Лаврецкая. — И, если ты помнишь, нам это не особо мешало. Спасибо, — отодвинула пустую тарелку. — Мы, кажется, спешили.
Разговор был закончен, и девушка это явственно показала. Вот только Ярослав с этим был в корне не согласен. Он не собирался упускать из виду странную цепь произошедших событий и собирался во что бы то ни стало докопаться до правды.
День промчался практически незаметно — на Ингу лавиной хлынули рабочие вопросы, которые требовалось решить перед презентацией. Девушка так погрузилась в дела, что о конце трудового дня узнала только от Вениамина, поинтересовавшегося, скоро ли коллега собирается домой. Лаврецкая посмотрела на часы и взвыла самым натуральным образом — она задержалась на сорок пять минут, и уже через пятнадцать ее будет ждать в торговом центре беременная подруга! Да уж, избаловал ее Ярослав, каждый день выгоняющий с работы вовремя. А сегодня даже не зашел. Ах да, конечно, деловая встреча.
Уже выбегая из офисного здания к поджидающему такси, Инга вспомнила утро. К ее счастью, Ярик больше не стал распространяться на тему ее поцелуя с Глебом и вообще держался довольно тепло, хотя и отстраненно. Быстро отвез ее домой, потом на работу и распрощался. И до вечера девушка его не видела. Может, правда, занят, может, надоело возиться. Хотя определенные сдвиги в отношениях, на ее взгляд, все-таки были. Время покажет.
Василина уже ее ждала. Усевшись за столиком, она с задумчивым видом помешивала ярко-красную смесь, политую шоколадом и орехами.
— Линчик, привет, — чмокнула подругу в щеку Инга. — Как твои дела? Как себя чувствуешь?
— Как я себя чувствую? — переспросила Василина. — Я ем клубничное мороженное, политое шоколадом, соленой карамелью и орехами. И ты меня спрашиваешь, как я себя чувствую? У меня крыша едет.
Лаврецкая лишь усмехнулась — подруга выглядела вполне довольно жизнью, хотя и слегка раздраженной. Кругов под глазами и усталости не было — видно, Кирилл внимательно следил, чтобы женушка вовремя ложилась спать и ни в коем случае не перерабатывала. Кто бы мог подумать, что ее довольно легкомысленный братец окажется таким заботливым главой семьи?
— Не ной, ты же кофе с перцем и лимоном обожаешь, хотя другие кривятся уже только при описании, — хмыкнула она. — Так что клубничное с соленой карамелью еще норм.
— Оно слишком сладкое и соленое. Не люблю такое, — закапризничала Лина. — Но хочется. И вообще, не говори мне про кофе. Этот гад, Кир, в смысле, устроил торжественное выбрасывание всех моих запасов кофе и на мои уговоры не поддался. Я чуть не плакала. А папа потом ржал, говорил, что ему могли бы отдать, зачем добро переводить. Ну, турку мою, кстати, Кирилл пока папе и сплавил.
Инга беду подруги не оценила — заржала в голос, так явно представила эту сцену. Да уж, братишка иногда может быть довольно категоричен. А уж Родион Константинович — тем более. Отца Василины Лаврецкая обожала с первого же дня знакомства с ним. Плотный, тогда еще сорокалетний брюнет, ураганом ворвался на кухню, где они с подругой тихо-мирно пили чай, потребовал кофе, бросил пару фраз со ссылкой на Цицерона и Сократа, потом заявил, что, если Ингу похитят, он обязательно ее найдет, и смылся, будто его и не было. Тролль, немного чокнутый философ и один из лучших частных детективов — именно таким был отец ее лучшей подруги. И, что удивительно, Родион Константинович, вечно ненавидящий и высмеивающий ухажеров дочери, с Кириллом сразу же нашел общий язык и помог выпихнуть собственное чадо замуж.
— Что ты ржешь? — обиженно спросила Василина, глядя на веселящуюся подругу. Потом не выдержала и сама хихикнула, понимая, как глупо это все смотрится со стороны. — Короче, твой братец совсем чокнулся на моем здоровье, а я ему даже возразить не могу. Он меня….эммм…отвлек, — и она покраснела. — И вообще, он ведь все-таки обо мне беспокоится. Хотя это и бесит ужасно.
— Кто бы мог подумать еще полгода назад, что вы станете такими мимимишками, — хмыкнула Инга, вспоминая вечные баталии, которые возникали между молодоженами до их отношений.
— Сама ты мимимишка! — возмутилась Лина, которую вечно раздражало, когда ее называли миленькой. — Лучше расскажи, что там творится между тобой и Яриком. А еще Глебом. С чего это Строганов велит тебя к нему не подпускать? Я сейчас сдохну от любопытства. И Кирилл тебе поедом сожрет, даже костьми не поперхнется.
— А вот и нет, — со смешком возразила Инга. — Я ему поперек горла встану. Сестра все-таки любимая.
— Это потому что у него других нет! — логично возразила новоявленная Лаврецкая.
— И это моя лучшая подруга, — театрально возвела очи к потолку Инга.
— Других у тебя тоже нет, — добила Василина. — Так что давай, рассказывай. Что вы с моим братцем удумали? Я Ярика в таком психованном состоянии только один раз видела.
— Ты не видела, ты слышала, — сочла необходимым внести поправку собеседница.
— Да хоть осязала! Не отвлекайся.
— Черт, как же вы со своим братцем похожи, тому тоже вечно все «без купюр» требуется, — поморщилась девушка.
— На то мы и твои лучшие друзья! Не отвлекайся! — вновь не дала себя сбить с толку невестка.
Инга быстро сделала заказ и начала рассказывать. С того самого момента, как в больнице ее накрыла ужасающая паника. О ее раздумьях за эти три месяца, пока жила в Питере. О смешных переписках с Яром с соцсетях. О разговоре с Глебом во время свадьбы брата с Линой. Все — без разбора и без утайки. Все равно эта беседа когда-нибудь да случилось. Так было и когда у Василины появились отношения с Кириллом. Только тогда вместо кафе был диван и несколько бутылок вина. Но сейчас подруге пить было нельзя, и пришлось довольствоваться прекрасным обедом, вкусным кофе (на который вожделенными глазами смотрела беременная) и мороженным. Не так уж и плохо, в принципе.
Подруга, как всегда, оказалась лучшим собеседником — не перебивала, не торопила, когда Инга ненадолго замолкала, собираясь с мыслями, не задавала никаких дополнительных вопросов. Но при этом и удивленной не выглядела — лишь в глазах светилось какое-то превосходство, словно она с каждым словом все более уверялась в собственной правоте. Такая реакция настораживала, острым ногтем сгребла по стеклу ее души. Наконец она не выдержала и перебила саму себя на полуслове:
— Лина, ты ничего не хочешь мне
