Бывший муж (СИ) - Шайлина Ирина
— Прогнать бы тебя, — протянула Янка. — Да только без тебя хуже во стократ. Ты только не говори ничего, хорошо? Ничего такого, от чего я потом реветь буду. И так тошно.
Я промолчал. Я могу вообще молчать — только бы не спугнуть это хрупкое перемирие. Слушать дыхание Яны. Слушать, как сопит моя дочка — возможный залог нашего будущего счастья. Нужно только решиться… я так старательно прислушивался к их дыханию, что сразу понял, когда Янка уснула.
Можно было просто уйти. Можно было остаться, понадеявшись на сонное мягкое пробуждение, теплоту ее родного угловатого тела. Яна любила заниматься сексом по утрам. Мысль об этом ударила в голову почище алкоголя, пьянила, туманила разум. Яна бы не устояла — не сейчас, когда мы так не осторожно сломали очередной барьер. Но… это было бы неправильно. Я, мать вашу, все сделаю правильно, и пусть меня потом тошнить будет и рвать желчью от собственных же решений.
Осторожно я переставил люльку с дочкой в сторону, подхватил Янку на руки — спросонья она даже протестовать не стала. Переложил на диван, в кресле так себе сон. Накрыл пледом. А потом не устоял — тихонько поцеловал ее в лоб. Кожа была прохладной, чуть покрытой испариной, я глубоко, полной грудью вздохнул ее запах. Чтобы запомнить.
Тогда, в ту ночь, что Яна ко мне пришла, она ушла сразу же, едва все закончилось. Я так давно не видел ее безмятежно спящей. И потом уже, когда я захлопнув дверь ушел, прижимая к себе люльку со своим детенышем, я чувствовал запах Яны. А облизнув губы — ее легкий солоноватый вкус.
Глава 17. Яна
Я чувствовала себя лимоном. Выжатым. Я представляла его себе воочию — жалкий, скукоженный, желтый ошметок. Словно чувствовала пряный запах. А на языке — кислоту и горечь. Такого же вкуса была и моя жизнь.
Из меня словно стержень вынули. Я думала, моя жизнь полна. Оказалось — я жила сыном. Теперь, когда его не было рядом, я чувствовала себя мелкой домашней собачкой, вдруг сорвавшейся с поводка и оглушенной тем, как огромен и страшен мир. Я не хотела ничего, ни свободы, которой стало так много вдруг, ни отдыха. Я хотела своего сына и вместе с ним назад, под свою скорлупку относительно благополучной жизни.
Когда начались месячные у меня едва не случилась истерика. Я в страшном сне не видела себя беременной, я не хотела детей больше — у меня сын есть. Лучший. Мой. Но… Ради него я бы родила еще десяток раз. Но мои ожидания оправдались, я не забеременела.
И снова остро к Ярику захотелось. Не делать новых детей, нет. Он давал мне спокойствие. Умел убеждать в том, что все хорошо. С ним я вспоминала вдруг, что была же счастливой. Когда-то. Без страха даже.
— Ничего не получилось.
Ярослав без лишних слов понял, о чем я говорю. Последние дни мы старательно избегали друг друга, боясь и стыдясь того, что с нами происходит, что может произойти. Я четко понимала, что все это не нужно мне, а сама ночами лежала и в потолок смотрела. Просто потому, что смысла никакого не было. Не могло быть.
А теперь специально его караулила. Все посещения Илье отменили — началась химиотерапия. Высокодозная, перед пересадкой донорского материала. Я жила с сыном несколько дней в неделю, иногда меня сменяла нанятая сестра. На этом настояли внезапно объеденившиеся отец и Ярослав. Сказали, что я так завяну. Словно дома, одна, я просто цвету и пахну.
— У нас есть донор, Ян, — напомнил Ярослав.
— Я столько читала… Я так боюсь отторжения, Ярик. Второго шанса не будет. Родственный донор лучше…
Он обнял меня. Я не стала протестовать. Пусть хоть минуту будет не страшно. Глаза закрыть, прижаться щекой к чуть колкой ткани его пальто. Не думать. Сейчас, с ним — не стыдно быть слабой. Можно не притворяться уже стальной.
— Лучше, — сказал Ярик, словно вдруг решившись на что-то. Подняла голову, поймала его взгляд, кажется, вглубь себя смотрит. — Ян…
Не договорил. Я вдруг остро осознала, что стою в фойе больницы и прижимаюсь к чужому мужу. Волной накатила неловкость — торопливо отстранилась.
— Ты поспи, Ян. Поешь обязательно. Высохнешь…
Будто сам образец здорового выспавшегося человека. Лицо осунулось, под глазами круги. И колено, видимо, мучает — прихрамывает ощутимо. Мне стало его жаль, но это была эгоистичная жалость. В его боли я видела отголоски своей.
Попрощалась сухо, ушла. Дома раздевалась торопливо, стараясь избавиться от запаха больницы, который казалось, пропитал насквозь. Оставила вещи на полу неопрятной кучкой, приняла душ. Выполнила программу минимум, сейчас с сыном поговорю по видео связи, а что делать потом — неизвестно. Пироги печь и себя есть. Поедом.
Подняла вещи с полу и замерла. Стою в руках с темно-серой толстовкой и дышу через раз. Через силу. Потому что на темной ткани — волосы. Длинные, светлые, чуть завивающиеся. Химиотерапия. И выть хочется, и из дома бежать, далеко, пока ноги держать не перестанут, пока не упаду без чувств.
Но я взяла себя в руки. Точнее — сделала вид. Ради сына. И даже улыбалась во время разговора с ним. А потом полночи смотрела в потолок и даже плакать сил не было, хотя хотелось. Телефон стоял на беззвучном, но после часу ночи недвусмысленно подмигнул световым сигналом — смс пришло.
"Ты спишь?"
Ярослав конечно же. После недолгого колебания я ответила и телефон разразился звонком сразу же, будто только этого и ждал.
— Я боялся звонить. Вдруг спишь…
Говорит, на заднем фоне девочка плачет. Я ее слушаю и вдруг реветь захотелось, хотя до этого — никак. Но не плачу, жду, что еще скажет.
— Она кричит. Которую ночь, Ян. Это не зубы еще, рано. Она здорова. У нее хорошая смесь. Я купил все от коликов, а она плачет. Я просто не могу уже. Не знаю, что делать с ней. Яна… Помоги пожалуйста.
И замолчали оба. Только Катя плачет. А я вдруг подумала, что вполне понимаю Ярослава. Отчего не понять? Я сама через это все прошла. Ребенок, который спать отказывался, орал так, что у меня в глазах троилось от недосыпа и пропало молоко. И абсолютное одиночество вокруг.
Раньше, когда я не была беременна, я нормально относилась к тому, что Ярослав живет своим бизнесом, который мне казался хренью на постном масле. Я не верила в то, что его идеи принесут деньги. Но я любила его и казалось — море по колено. Наверное, мне думалось, что я смогу его изменить. Убедить, что совершенно неважно доказать всему миру то, что можешь. Потому что я сама не верила в то, что у него получится.
А потом родился Илья. И оказалось, что во мне чертовски мало терпения. А ночи были длинные, так скоро осень наступила. Темные. В моей жизни трое мужчин. Все трое значат для меня безумно много. Первый — отец. Тот, что дал жизнь. Был опорой всегда. Второй — Ярослав. Мой муж. Тот, которому я поклялась верна быть, хотя разве сложно, верной быть? Нет, ни капли. Сложно жить, когда денег нет. Счастье куда-то улетучивается, утекает, как песок сквозь пальцы.
И наконец третий мой мужчина — Илья. Первопричина того, что я плакала по ночам от бессилия и одиночества. От усталости. Потому что отец и муж договориться не смогли. Отец категорически отказался хоть как-то участвовать в моей жизни, пока в ней есть Ярослав. А Ярослав не хотел кланяться и падать в ноги тестю, вымогая его любовь и прощение. Ему важно было доказать… И они просто оставили меня одну наедине с маленьким любимым монстром, оба уйдя в работу.
Так что я очень тебя понимаю, Ярослав. Мне даже было бы тебя жаль, если бы осталась во мне жалость, не выжало ее досуха. Но… я хочу к нему. Просто для того, чтобы его присутствие и плач его маленькой дочки заполнили на время пустоту внутри меня. Мне хватило храбрости признаться себе, но ему я ни за что не скажу.
— Ярослав, — говорю я и сама себя за эту гордость ненавижу. Потому, что ночь бесконечна. — Ты понимаешь, что мне это не нужно? Это твой ребенок, Ярослав. Не мой. Эта девочка не имеет ко мне никакого отношения.
