Сесилия Ахерн - Люблю твои воспоминания
— Я не вам, — машет папа на него рукой. — Ей. — Он показывает на меня, и весь автобус поворачивается в мою сторону.
— Справа вы увидите церковь святой Анны, которая была построена Исааком Уэллсом в тысяча семьсот седьмом году, среди внутреннего убранства церкви имеются уникальные предметы семнадцатого века, — рассказывает Олаф команде из тридцати «викингов» на борту.
— На самом деле фасад в романском стиле был достроен только в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году по проекту Томаса Ньюхэма Дина, — шепчу я папе.
— О, — отвечает он медленно, широко раскрывая глаза. — Я этого не знал.
Мои глаза широко раскрываются в ответ:
— Я тоже. Папа хихикает.
— Теперь мы на Нассау-стрит, слева от нас через несколько мгновений окажется Графтон-стрит.
Папа начинает петь: «Графтон-стрит — страна чудес». Во весь голос.
Сидящая перед нами американка оборачивается, радостно улыбаясь:
— О, вы знаете эту песню? Мне ее пел папа, он был родом из Ирландии. О, я бы с радостью послушала ее опять, вы не могли бы спеть для нас?
Хор голосов «О да, спойте, пожалуйста» раздастся вокруг нас.
Привычный к пению на публике — он ведь каждую неделю поет в клубе по понедельникам, — папа начинает петь, и весь автобус подхватывает, раскачиваясь из стороны в сторону. Голос папы вырывается через опущенные пластиковые окна автобуса, долетая до пешеходов и проезжающих мимо машин.
Я делаю еще одну мысленную фотографию папы, сидящего рядом со мной и поющего с закрытыми глазами; из его головы торчат два рога.
С растущим нетерпением Джастин наблюдает за тем, как Сара медленно ковыряет свой салат. Ее вилка играючи накалывает кусочек курицы, он повисает, падает, снова попадает на вилку и умудряется удержаться, пока она размахивает им, используя как кувалду, чтобы сбить листья салата и рассмотреть, что находится под ними. Наконец Сара протыкает кусок помидора, и, когда она подносит вилку ко рту, тот же самый кусочек курицы снова падает вниз. Это повторяется уже в третий раз.
— Джастин, ты уверен, что не голоден? Ты очень внимательно изучаешь мою тарелку, — улыбается она, размахивая очередной полной еды вилкой и сбрасывая красный лук и чеддер обратно на тарелку. Как будто каждый раз за одним шагом вперед следуют два назад.
— Да, конечно, я бы немного поел. — Джастин успел заказать и съесть тарелку супа за то время, что она пять раз поднесла вилку ко рту.
— Хочешь, чтобы я тебя покормила? — игриво спрашивает она, круговыми движениями приближая вилку к его рту.
— Да, но для начала я бы хотел, чтобы на ней было побольше еды.
Она накалывает еще несколько кусочков.
— Еще, — говорит он, не сводя глаз с часов. Чем больше пищи он сможет засунуть себе в рот, тем быстрее придет конец этой раздражающей ситуации. Он понимает, что его женщина, Вероника, наверняка давно ушла, но сидеть здесь и смотреть, как Сара, играя со своей едой, сжигает больше калорий, чем поглощает, не поможет ему убедиться в этом.
— Вот летит самолет, — поет она.
— Больше! — Как минимум половина содержимого снова свалилась с вилки во время «взлета».
— Больше? Как ты вообще можешь положить больше на вилку, не говоря уже о своем рте?
— Смотри, я покажу тебе. — Джастин берет у нее вилку и начинает накалывать на нее еду. Курица, кукуруза, салат, свекла, лук, помидор, сыр — ему удается подцепить все. — Теперь, если госпожа пилот захочет опустить свой самолет на землю…
Она хихикает:
— Это не влезет в твой рот.
— У меня довольно большой рот.
Смеясь, она засовывает вилку Джастину в рот, с трудом умудрившись ничего не уронить. С усилием проглотив, он смотрит на часы, а затем снова на ее тарелку.
— Хорошо, теперь твоя очередь. Ты такое дерьмо, Джастин.
— Ни за что! — кокетничает она.
— Давай же! — Он собирает на вилку как можно больше еды, включая тот самый кусок курицы, который она оставляла четыре раза, и «направляет» ее в открытый рот Сары.
Она смеется, силясь удержать все это во рту. Почти не в состоянии дышать, жевать, глотать или улыбаться, она все равно старается выглядеть красиво. На протяжении почти целой минуты она не может говорить, пытаясь жевать настолько женственно, насколько это возможно. Соки, соус и еда текут по Сариному подбородку, и, когда она наконец проглатывает, ее рот со смазанной помадой расплывается в улыбке, открывая ого взгляду большой кусок салатного листа, застрявший у нее между зубами.
— Это было весело, — улыбается она.
Елена. Как Елена Троянская, такая красивая, что из-за нее могла начаться война.
— Вы закончили? Я могу забрать тарелку? — спрашивает официантка.
Сара открывает рот:
— Не…
Но Джастин встревает:
— Да, закончили, спасибо. — Он избегает взгляда Сары.
— Нет, я пока еще не доела, спасибо, — твердо говорит она. Тарелку возвращают на место.
Нога Джастина качается под столом, его нетерпение нарастает. Сельма. Сексуальная Сельма. Повисает неловкое молчание.
— Прости, Сельма, я не хотел показаться невежливым…
— Сара.
— Что?
— Меня зовут Сара.
— Я это знаю. Просто…
— Ты назвал меня Сельмой.
— О! Что? Кто такая Сельма? Господи, прости. Я даже не знаю ни одной Сельмы, честное слово.
Она начинает жевать энергичнее, теперь ей явно не терпится поскорее от него сбежать. Он говорит немного мягче:
— Мне ведь нужно вернуться в колледж…
— Раньше, чем ты планировал. Ты говорил. — Ее лицо озаряется улыбкой, но она немедленно исчезает, когда Сара переводит взгляд на свою тарелку. Теперь она уверенно накалывает еду на вилку. Игры закончились. Пришло время есть.
Еда наполняет ее рот вместо слов.
Внутри у Джастина все сжимается, так как он знает, что ведет себя непростительно. А теперь скажи это вслух, если действительно так думаешь, ничтожество. Он разглядывает Сару: красивое лицо, прекрасное тело. Одета в элегантный брючный костюм, длинные ноги, пухлые губы. Длинные изящные пальцы, ногти с аккуратным французским маникюром, модная сумка в тон к туфлям. Профессиональна, уверена в себе, умна. Всем хороша, ровно ничего отталкивающего в ней нет. Проблема в том, что Джастин никак не может сосредоточить на Саре внимание. Его отвлекает мучительное чувство, что здесь, за столом, он как бы не в полном составе: часть его находится где-то еще. Настолько важная, необходимая часть, что его поминутно тянет выбежать на улицу и поймать ее. Вот бы выбежать прямо сейчас! Да только кого и как он рассчитывает поймать? В городе с населением в миллион человек трудно надеяться на то, что, выйдя из этой двери, он обнаружит ту женщину, стоящую на тротуаре. Так стоит ли бросать красивую женщину, сидящую с ним за столом, ради погони за другой, о которой он не знает ровно ничего — даже имени?
