Соседи (СИ) - Коруд
— Пятьсот? — эхом переспросила фельдшер. — Так, ну… Мы, конечно, обычно так не делаем, но до подъезда вас, наверное, доставим. Заодно и понаблюдаем ещё немного, чтобы хуже не стало. Тем более не похоже, что вы с дочкой дойти сможете. А дальше сами.
— Спасибо…
— Тогда бумаги дозаполним по пути. И время не потеряем. Вась, — окликнула она скучающего водителя. — Заводи.
..
Через несколько минут неотложка стояла у их подъезда. Надежда чувствовала на себе сканирующие взгляды медиков и не чувствовала дочкиного: Ульяна уставилась в стенку остекленевшими пустыми глазами и просидела так всю дорогу. Не отреагировала на касание руки. Не оказывая сопротивления, позволила взять себя под локоть и вывести из машины. Податливое тело послушно следовало в заданном направлении. Наверное, это наконец введённое лекарство начало действовать. Они даже пару метров пройти успели, как вдруг:
— Ульяша! Что стряслось?
От неожиданно раздавшегося восклицания Надя вздрогнула. Сосредоточив всё свое внимание на том, чтобы и дочь до кровати доставить, и самой до дивана доползти, она не замечала вокруг ничего и никого, в том числе и бабушку, которая так и осталась сидеть на лавке. Ту самую, что только-только пообещала, что крест Надежду не спасёт.
«О Боже… Только вас тут сейчас не хватало!»
Никаких признаков того, что дочь слышала обращённый к ней вопрос, на стёртом лице не отразилось. Безвольно повиснув на локте, Ульяна разглядывала ботинки.
— Ульяша… — вновь растерянно позвала старушка. — Что с тобой?
— Да не трогайте же вы девочку! — поспешно вмешалась Надежда, чувствуя, как в присутствии бабульки в ней вновь вздымается раздражение. — Не видите? Ей плохо!
— Он разбился, баб Нюр… — раздался вдруг слабый безжизненный голос. И Надя вздрогнула второй раз: настолько бестелесно он звучал.
На сморщенном лице проступил неподдельный страх, а серые глаза намертво впились в Ульяну.
— Кто?.. — испуганно пробормотала она. — Ульяша, кто?..
Дряблые руки мелко затряслись, а Надежда обречённо подумала, что не ровен час, ещё одному человеку понадобится медицинская помощь. Как назло, скорая уже выруливала из двора на дорогу.
— Егор… — еле слышно отозвалась Уля. Судя по всему, её малышка и отчёта себе не отдавала в реакции той, кому отвечала. Ульяна более не была в себе. Из неё утекла жизнь.
Надежда не могла сообразить, за кем следить и что предпринять? Дочь тряпичной куклой висела на локте, вот-вот готовая рухнуть, а старой становилось хуже и хуже прямо на глазах. Вся кровь отхлынула от впалых щек, а ладонь схватилась за сердце. Бабка охнула и закряхтела. Да её же сейчас инфаркт прямо на этом самой лавке хватит! На фоне не прекращающего происходить вокруг кошмара собственное плачевное состояние ушло на задний план. Свободная рука вновь потянулась в карман пальто за телефоном. 112, пусть бабулька эта сегодня её чуть ли не прокляла… Но второй несчастный случай на свою перегруженную чувством вины совесть Надежда не возьмет.
— Как?.. Девочка моя, что ты такое говоришь?.. — пролепетала старушка, глядя на дочь увлажнёнными глазами. — Где?..
Надя поняла: нет, это выше её сил. Она будет не в состоянии справиться сразу с двумя. Она, в конце концов, тоже нуждается сейчас хотя бы в минимальной передышке. Никакая психика такого не выдержит.
— Уля, хватит, пойдем… — взмолилась Надежда, настойчиво потянув Ульяну за рукав. — Женщина, идите-ка тоже домой. Примите лекарство, я вызову вам неотложку. Адрес свой дайте мне.
Её словно никто не замечал, призывы остановиться пролетали мимо их ушей. Уля приподняла голову.
— Здесь… Он… Он меня от машины заслонил… И разбился…
И вновь уронила. Не разумела ничего её девочка. Не понимала, чем обернуться может. Не хватало только, чтобы старушка эта сейчас тоже к праотцам отправилась.
«Довольно!»
— Уля! Всё образуется! Его в больницу повезли, а не в мо… Господи, прости мне мой язык! Ты меня слышишь? И вы тоже! Все слышали?! — гаркнула Надя на весь двор. — Он жив! — «Был…» — Немедленно прекратите!
Бабушку охватила крупная дрожь. Поспешно осенив себя крестом, она тихо забормотала что-то под нос, но понять в этом бессвязном шелесте хоть что-нибудь оказалось решительно невозможно. Опёршись на клюку и с трудом поднявшись со скамейки, старая доковыляла до Ули. Вся она тряслась от макушки до пят, а глаза застилали слезы.
— Ульяша… — ходящая ходуном кисть опустилась на дочкино плечо. — Взгляни на меня. Слышишь? Он выжил, когда его младенцем бросила на улице родная мать. Выжил в детдоме, никому на всём свете не нужный. — «Что?.. Детдом?.. Егор?..» — Пережил равнодушие, жестокость, обморожение и жуткую пневмонию. Потерю любимых. Ведь трижды терял… — «Трижды…» — Он сильный, Ульяша, боец, и сейчас выкарабкается! Сможет. Есть ему, ради кого бороться. И ты должна сильной быть. Будь сильной!
Земля под ногами разверзлась в момент, когда смысл сказанного достиг Надиного мозга. Детдомовец! Егор… Душу сковал паралич. Надежда впала в ступор, туго осознавая услышанное и не понимая своего отношения к откровению такой силы. И ведь Валя… Валя-то ни словом не обмолвилась ни разу, ни намёка не дала. Так вот откуда взялось это ощущение исходящей от него опасности — родилось на уровне материнского чутья. От него веяло духом подворотни и безнадзорности. Таким воздухом вредно дышать. Узнай Надежда об этом сразу, разговор шёл бы с дочерью и получился бы коротким и предельно категоричным. Но сейчас, после всего, чему она стала свидетельницей, сердце отказывалось выносить очередной обвинительный приговор, а мнение, вопреки железобетонным, казалось бы, аргументам, не спешило формироваться. Детдомовец. Но без секунды сомнений обменявший свою жизнь на жизнь её дочери. Лишённый людского тепла отказник… А значит, для него любовь — и ведь день сегодняшний это доказал — могла иметь бо́льшее значение и представлять бо́льшую ценность, чем для иных, с детства ею не обделённых. Выходит, всё, что она успела наговорить — в неведении! — она наговорила в лицо человеку с судьбой куда тяжелее, чем представлялось. И если в его семнадцать лет слова и выражения еще кое-как подбирались, то в последний раз она не церемонилась совершенно. Ведь звучали страшные вещи…
Сегодня та брошенная ему в лицо правда завоняла вдруг гнилью.
Что еще ей сегодня уготовлено? Как суметь простить себя? Как смотреть Уле в глаза? Уля же, видно, всё знает… Никак. Не выйдет ни простить, ни смотреть. С сегодняшнего дня все её самооправдания зазвучали лепетом несмышлёного дитя.
Утерев глаза скомканным платком, старушка повернула голову и уставилась на Надежду.
