Кэтрин Куксон - Год девственников

Дэниел молчал. Он никогда не думал, что рассуждения отца Рэмшоу могут раздражать его. Но сейчас он понял, что такой посреднический взгляд ничем ему не поможет, особенно в это утро, когда его просто охватило отчаяние.

– Я не задержу вас, святой отец, – сказал Дэниел. – Вам, наверное, уже пора завтракать.

Он уже начал подниматься, но рука священника довольно грубо усадила его на место. Отец Рэмшоу заговорил:

– Завтрак подождет. Я все равно не смогу проглотить его, зная, что ты ушел от меня в обиде. Послушай, – он наклонился к Дэниелу и положил руку ему на плечо, – я понимаю, что тебе пришлось пережить за все эти годы. Я даже мысленно простил тебе то, что ты в качестве противоядия против Уинифред использовал всех этих женщин, осуждая, правда, твое неистовство с ними. Много раз, слушая ее напыщенные речи о сыне, о Боге, о добродетели, я думал, что на твоем месте поступил бы так же. Да простит меня Бог! Но, Дэниел, мне жалко и любого, кому приходится нести на своих плечах бремя безумной, неестественной любви, как ей. Она ничего не может с этим поделать – так же, как и эти двое молодых, вынужденные уступить своей природе. Если хочешь знать, я на твоей стороне, но вместе с тем я помню и то, что все мы отвечаем за грехи других. И ты не можешь идти в церковь, исповедоваться, говоря с Богом через меня или кого-то другого, и полагать, что у тебя больше нет никаких обязательств. Это не так. Знаешь, – голос его подобрел, – протестанты думают, что у нас так и заведено. Они думают, что можно прийти на исповедь, рассказать священнику, что ты совершил убийство, и он тебе ответит: „Вы совершили убийство? Ну, ничего. Я переговорю с Богом об этом, и Он отпустит вам этот грех. Продолжайте в том же духе". Я, конечно, утрирую. Но ведь все это подходит и к пьянству, и к проституции, и к тому, что некоторые являются на воскресную обедню, не разговаривая со своим соседом или родственником, и так далее. Во всяком случае, – священник потрепал Дэниела по плечу, – за все в жизни приходится так или иначе платить. Но я с тобой, Дэниел, всю дорогу я с тобой. Просто помни это. А теперь ступай домой. Я бы посоветовал тебе принять ванну, потому что сегодня я не вижу твоей обычной элегантности. Хорошенько позавтракай и иди на работу. Да, вот что всем нам нужно: работа. Нет ничего лучше нее.

Между ними снова был мир. Отец Рэмшоу пожал протянутую руку Дэниела, проводил его до двери, где, вздрогнув от холода, произнес:

– Батюшки! Как холодно! Бекон на сковородке – и тот бы замерз. На Рождество уж точно выпадет снег. Скажу тебе по секрету, снег я ненавижу. Смотри, будь осторожен, дороги – как каток.

Странно, все так говорят: будь осторожен, дороги, как каток. Это словно предупреждение против жизни.

– До свидания, святой отец. И спасибо.

– До свидания, Дэниел.

Лили и Пэгги убирали осколки в спальне Уинифред. Пэгги, держа в руках разбитую стеклянную пудреницу, ужасалась:

– Боже мой! Да она совсем тронулась! Лили отвечала ей:

– Ее мозги, должно быть, вывернулись наизнанку. Для нее было настоящим потрясением то, что она узнала.

– По мне, так она тронулась уже давным-давно. Надо быть слепой, чтобы такого-то не заметить. Мисс Аннетту и тошнило, и лицо все время белое, как простыня. Еще посмотрим, к чему это приведет. Все просто сгорит синим пламенем!..

Тем временем Джон Диксон и Билл Уайт, стоя в оранжерее, обсуждали недавние события.

– Мы еще не легли, – рассказывал Билл, – когда вдруг услышали ее голосище. Я не хотел подниматься – думал, это обычный их скандал. Но когда приехала „скорая", я побежал наверх и просто глазам своим не поверил. Она лежала на носилках. Я думал, что ее увозят в больницу, но оказалось, что в Каунти. Мой Бог! Так закончить свою жизнь! Но вообще-то я не удивляюсь. Она всегда была мегерой, все эти годы, и весь дом держала в страхе. А как она важничала, когда сидела в машине! Представляешь, что она недавно выдумала? Чтобы я носил униформу! Я поделился с хозяином, и он сказал: „Не хочешь носить униформу, да, Билл?" Я говорю: „И вы еще спрашиваете, хозяин". „Ну тогда и не носи", – ответил он. И больше этот вопрос не поднимался. Господи, а у него всю жизнь что-нибудь в таком роде, а то и похлеще. На его месте я давно бы ее прикончил…

– Ну, он подыскал ей замену!

– И кто станет его обвинять? Только не я. По крайней мере, надеюсь, что теперь все немного поутихнет.

– Скажешь тоже – поутихнет. Подожди, возьмутся и за молодых. Бог мой! Если бы это случилось хотя бы на следующий день после свадьбы, они бы вышли чистенькими. Интересно, что скажут ее родители? Тоже та еще парочка. Ты когда-нибудь видел ее отца? Стоит, ни слова не говорит, только смотрит. Ладно, пошли. Нам еще надо сделать запас дров перед тем, как выпадет снег. А я уже чувствую его приближение.

Со словами „нет, нет" сиделка Прингл покинула комнату. Ее не удивило то, что случилось прошлым вечером. Вообще ее трудно было чем-то удивить. Не успела дверь за ней закрыться, как Дон сказал Аннетте:

– Она совершенно невозмутима.

– Ей приходится быть невозмутимой.

– С тобой все в порядке? Ты такая бледная.

– Конечно, все в порядке. Не беспокойся обо мне, пожалуйста.

– О ком же мне еще беспокоиться? – Дон погладил руку жены. – Странно, но эта вчерашняя сцена, она как кошмарный сон, словно все было не по-настоящему. Но я-то спал без кошмаров. Хорошо спал… Мне бы ее пожалеть надо, еще как пожалеть, но я не могу. Я только рад, что больше не увижу, как она заходит сюда. Это ужасно, да? – Дон взглянул в лицо Аннетты. – В каком-то смысле такое отношение неестественно. Но разве хоть что-то в нашем общении с ней было естественным? – Он откинул голову на подушку. – Странно, но сегодняшнее утро – первое, когда я могу сказать, что у меня ничего не болит. Я чувствую себя так, – Дон криво улыбнулся, – будто могу встать и пойти.

– Хорошо. Это добрый знак.

– Как ты думаешь, сколько ее продержат там?

– Не знаю. Папа поедет сегодня туда и все выяснит. Наверняка долго – ей нужно лечение.

„Хорошо бы и вправду так", – подумала Аннетта. Она надеялась, что это действительно продлится долго. Настолько долго, чтобы ее ребенок успел родиться и чтобы у нее хватило сил настоять на переезде Дона в их собственный дом. Ведь она знала, что Дэниел и Джо, предлагая, чтобы Дон жил здесь, где будут всегда под рукой, не говорили всей правды. Они еще и просто не хотели терять с ним связь. Пока Дон в этом доме, семья сохраняется.

Аннетта чувствовала, что начала разбираться в событиях и людях. Четыре месяца назад такие мысли никогда бы не пришли ей в голову. С той минуты, когда она проснулась после аварии, она стала чувствовать себя гораздо старше, будто авария сделала ее зрелой женщиной. Но разве она не стала женщиной еще раньше – на целый год раньше? Аннетта вспомнила, как Дон кричал об этом Уинифред. Она вспомнила и тот день, когда они в первый раз были вместе. Им тогда удалось ускользнуть из-под бдительного ока ее матери под предлогом похода в кино. Если бы мать узнала, что произошло в тот день, она бы тоже обезумела… Бедная она, бедная! Перед глазами Аннетты все еще стояла их последняя с Доном поездка и ее исход…