Фейрин Престон - Прелестная воровка

— А что же тогда произошло?

Она попыталась вспомнить, что он сказал, и ухватилась за соломинку.

— Слишком быстро. Все действительно произошло слишком быстро. Я не привыкла к такому натиску…

Взгляд Джоуна был задумчивым и тяжелым, когда он скрестил руки на груди. Его руки все еще были сжаты в кулаки.

— Но несколько минут назад не было никаких проблем… Ты отвечала мне искренней взаимностью и…

Она поспешила заговорить, чтобы он не заканчивал фразу и не напоминал ей о том, что только что произошло:

— Ты же сам сказал. Ты меня совсем не знаешь…

— Но то, что я знаю и вижу, мне нравится и нравится так сильно, что ты не выходишь у меня из головы. Жюли, ты мне не доверяешь?

«Доверие» — опять прозвучало это слово…

— Что ты, Джоун. Я тебе доверяю.

— Тогда останься, не беги от меня. Мы не будем делать ничего такого, что ты бы не хотела. И если в какой-то момент ты захочешь, чтобы я остановился, только скажи. Я же не причинил тебе никакой боли тогда, несколько минут назад. Если хочешь, давай просто поговорим, только не уходи.

Жюли впервые в жизни чувствовала себя такой несчастной и беспомощной. Вся ирония ситуации заключалась в том, что она никогда никому не лгала вот так, глядя в глаза. Она пробиралась в дома людей, даже не подозревавших об этом, меняла картины, но лицом к лицу с теми, кого обманывает, никогда не сталкивалась. Так ей было намного легче, ведь она не умела и не хотела врать.

С другой стороны, было ясно, что Джоуну не приходилось еще уговаривать женщин остаться с ним, хоть и делал это он сейчас превосходно. Но не имело значения, насколько сильно ей хотелось сделать то же, что и ему, потому что она просто не могла преодолеть этот барьер.

— Послушай, — Жюли развела руками. — Мне очень жаль. Я не найду нужных слов, чтобы извиниться, но мне сейчас действительно надо идти, я должна кое-что обдумать.

— Что, например?

— Это личное. — Она покачала головой, не собираясь ничего больше объяснять. — Мне надо идти, Джоун.

Он вскинул руки, словно сдаваясь.

— Ладно, если тебе это нужно, не буду настаивать. — Джоун направился к телефону. — Сейчас я вызову вертолет.

— Нет, не надо, я сама доберусь. — Ей нужно было остаться одной.

Он поднял трубку и набрал номер.

— Хорошо, Жюли, но только не на поезде. Я закажу тебе машину.

Она решила не спорить. Даже в таких обстоятельствах он оставался джентльменом, хотя от ее глаз не укрылось, что его постепенно охватывают горечь разочарования и раздражение. Жюли его понимала. Джоун никогда еще не сталкивался с ситуацией, когда женщина так странно себя ведет, и он даже не знает почему.

Он положил трубку. Ей показалось, что это стоило ему огромных усилий, видимо, Джоуну хотелось с размаху швырнуть ее.

— К тому времени как ты спустишься, машина будет ждать тебя у подъезда, — ровным тоном сказал он, и Жюли позавидовала его умению владеть собой.

— Спасибо.

Джоун кивнул, его лицо было печальным.

— Жюли, я знаю, насколько важно в жизни доверие. Последние несколько лет я провел в ситуации, когда никому не мог верить. Но ты можешь мне доверять. И, поверь мне, я в первый раз в жизни говорю это женщине.

Ей безумно хотелось вернуться к нему и наплевать на последствия. Но в этом мире существовал еще ее отец, который всегда был для нее опорой, а сейчас их роли поменялись, и она должна защищать его.

Если бы она только смогла уговорить его перестать делать копии великих мастеров, если бы она могла тайком вернуть все оригиналы в дом Джоуна так, чтобы он ничего не заметил. Тогда у них был бы шанс.

— Я буду очень занята ближайшие две недели.

— Две недели — долгое время. Что-то очень важное?

— Я должна кое-что сделать для своего отца. После этого, может быть… Если у тебя все еще не пропадет желание встретиться со мной, мы могли бы увидеться.

— Уж будь уверена, Жюли. Мне точно захочется тебя увидеть.

7

— Папа, тебе налить чаю? — Жюли держала кувшин с холодным чаем. — Папа? — Он не отвечал. — Папа?

Она подошла к кухонному столу, где он сидел, и подставила кувшин ему под нос.

— Хочешь чаю?

Он вскинул голову и недоумевающе посмотрел на нее, будто только что очнулся от глубоких размышлений:

— Что это такое?

— Это чай, папа. Налить тебе стакан?

— Ах да, пожалуйста, будь добра.

Она вернулась к кухонной стойке, налила чай в стакан и поставила его прямо перед отцом. Последние несколько дней он был больше обычного погружен в свои мысли. Сегодня был один из таких вечеров.

Пару дней Жюли провела за изучением системы сигнализации в доме Джоуна и сегодня тоже планировала туда проникнуть. До нынешнего момента она не придавала значения странному поведению отца. Но сейчас, глядя на него, Жюли впервые почувствовала тревогу.

Забыв об ужине, она опустилась на соседний стул, на что отец не обратил никакого внимания.

— Папа, что случилось? — Она нежно коснулась его щеки и повернула к себе его лицо. — Папа?

Его глаза медленно сфокусировались на ней.

— Жюли-Кристиан… — начал он и смолк.

— Ты плохо выглядишь. — Она дотронулась тыльной стороной ладони до его лба, но жара не было. — Что случилось?

— Жюли-Кристиан. — Печаль исказила его лицо, когда он вытянул вперед руку. — Я сегодня почувствовал, что моя рука дрожит.

— О Господи, бедный папа. — Она знала, что для него это самое страшное доказательство того, что он смертен и стареет, как и все люди. — Но теперь-то ты веришь мне, что не стоит продолжать рисовать подделки?

Его челюсти сжались.

— Я не могу оставить это. Что тогда я буду делать? — Плечи его поникли, точно только сейчас ощутили тяжесть прожитых лет.

Она сжала его руку, как бы пытаясь разубедить отца.

— Твоя настоящая работа — реставрация картин, и ты прекрасно можешь справляться с ней. Никто не делает этого лучше тебя, папа. Ты можешь давать поврежденным картинам вторую жизнь. Это же подарок судьбы, которым не стоит пренебрегать.

— Реставрация? — Он посмотрел на нее так, как будто в первый раз в жизни услышал это слово.

Она осадила свое нетерпение:

— Ты все еще можешь восстанавливать произведения искусства. Ты просто не можешь, да и не должен больше заниматься подделкой картин. Тебя поймают, и у нас будут крупные неприятности.

— Возможно, я буду еще какое-то время…

— Нет! Ни дня больше. То, что ты делал, — преступление. Папа, пойми, что пора остановиться.

Взволнованный, он запустил руку во взлохмаченные седые волосы:

— Никому же не стало от этого хуже.