Кевин Сэмпсон - Курорт
– Более чем. Честно говоря, горю желанием.
Он поцеловал ее в щечку и, поднимаясь по холму, подумал о том, сколько времени пройдет, прежде чем они начнут раздражать друг друга, если, конечно, это начало их отношений.
ДЕНЬ ПЯТЫЙ
Ритмичные постукивания спинки кровати разбудили его, и он окунулся в гадкую духоту еще до того, как осознал, где он находится и что происходит.
Шон трахал матрац, причем безжалостно, словно хотел бедрами раздавить лягушку. Во сне он раскачивал кровать с такой силой, что она придвинулась к стене и отстукивала неустанный бит. Любой прохожий решил бы, что здесь орудует извращенец. Шон перевернулся, его волосы разметались по мокрому, липкому от пота лицу, пока он пытался сообразить, что к чему. У него был настолько яркий сон о нем и Мэгги, что проснуться без нее было мучением. Хуже всего было счастливое осознание, что они скоро встретятся и что он влюбился. Ему хотелось обсудить это безумие с Хилари, но Хилари снова ушла. Когда он вернулся накануне ночью, Хилари уже спала, абсолютно голая, лишь набросив на гибкую спину влажное полотенце. Он сел в ногах ее кровати, с нежностью глядя на жену. Затем он стал гладить ее спину и наклонился, чтобы поцеловать хрупкие плечи. На этот раз не было никаких средств от насекомых, которые могли бы оттолкнуть его – только его собственная неуверенность. Если он пойдет до конца, получится, будто он ее насилует. Он чувствовал, что именно так и будет, и остановился. Он лежал, глядя в потолок, и думал, так ничего и не придумав. Он встал и, завернув в платок несколько кубиков льда, приложил его к ноющим вискам. В какой-то момент он снова провалился в неглубокий сон. Теперь его матрас был мокрым от растаявшего льда и ночных кошмаров.
Приняв душ, он решил выйти на улицу поискать Хилари, надеясь найти ее возле бассейна. И, только шагнув из номера в ослепительно яркий день, он понял, сколько времени проспал. Была середина дня. Парящее над землей солнце раскалило докрасна терракотовую дорожку, и ему пришлось возвращаться в комнату за сандалиями для короткой прогулки до бассейна.
Листья лимонных деревьев трепетали в мареве дня, словно приветственно машущие ладони. Впереди поливальная машина разбрызгивала воду по саду. Он остановился переждать ее и тут же подумал, изменится ли что-нибудь, если он пройдет сквозь туман брызг. Тогда он уже был бы у бассейна. Изменится ли его жизнь, если он сделает это?
У бассейна Хилари не было, и он растерялся, потому что совершенно не представлял, как провести день. Он скучал по ней. Ему хотелось быть с ней или, по крайней мере, поговорить с ней, чтобы прояснить хоть что-нибудь.
Он потащился обратно к номеру. Это был, пожалуй, самый жаркий день за неделю. Пот медленно скатывался по его бокам и голеням. Его коротковатая рубашка прилипала к груди и спине. На этот раз он подождал, пока разбрызгиватель сделает круг, чтобы охладиться под его струями. Он снова подумал о Мэгги и решил, что не влюбился в нее, а просто она ему очень-очень нравится. В любом случае, ему хотелось снова с ней увидеться.
И снова это была идея Пастернака, и снова его обломали. Владелец гаража никак не велся на его уговоры.
– Слишком гранде! Слишком гранде!
– Да скажи толком, чего ты от меня хочешь? – пробормотал Пастернак, слезая с просевшего мотороллера.
С остальными проблем не возникло. Анке, Криста и Милли водили скутеры дома, в Неймегене. Они быстро убедили хозяина в своем мастерстве, сделав круг по дворику. Каждая из трех девчонок могла взять одного пассажира, в результате толстый Пастернак оставался в одиночестве. Сначала он попытался внушить владельцу, что у него дома есть свой мотороллер.
– Я крутой пацан в Манчестере, чувак. Я – Стинго! Главный стиляга!
– Какой скутер у твой?
Он сделал мечтательно лицо.
– Большой золотой скутер!
Владелец гаража с сомнением покосился на большой живот Пастернака, подумал и пренебрежительно махнул рукой.
– Расскажешь девочкам!
– Серьезно! Крутой пацан! Главный стиляга!
– Какой скутер?
– Большой золотой «ламборджини».
– «Ламбретта»?
– Си!
Хозяин указал на «Ли-200».
– Покажи мне. Прокатись.
Спустя минуту переднее колесо скутера врезалось в основание пальмы. Хозяин, похоже, веселился не меньше остальных. Приобняв упирающегося Пастернака, он провел его обратно в гараж и посадил на простенький, но надежный «мотогуцци», преподав ему трехступенчатый курс вождения. Через несколько минут главный стиляга возглавлял группу из четырех скутеров, мчавшихся по Аутовиеда-де-Атлантика к аквапарку в Ла-Калета.
Попивая обжигающе горячий эспрессо на маленькой террасе в горной деревушке Хатар, она хихикала себе под нос. Это предел мечтаний Шона. Всегда простые вещи. Если бы он был тут, с ней, это был бы звездный час его отпуска. Бедняга Шон. Она вспоминала записку, которую написала ему, чтобы просто сказать, что она сожалеет, и что это не его вина, и что она пытается с собой разобраться, – но в конце концов смяла ее и сожгла на обочине дороги. Это была его вина. Она стояла в дверях спальни и смотрела на него – и не чувствовала ничего. Это была его вина, а если нет, то и ее вины там не было. Ей было неприятно, что она обращалась с ним так паршиво, и она собиралась поговорить с ним об этом. Но, хотя она сожалела о своей грубости, больше она не жалела ни о чем. Ей не в чем было оправдываться, и она не собиралась идти на попятный. Оставить записку значило оставить причину для оправданий, а ее не было. Промокнув глаза салфеткой, она оставила под блюдцем 200 песет.
Она бродила по тихим улочкам, пустынным из-за полуденной жары. Похоже, она взобралась на самую высокую точку в этой деревне. Выше было только маленькое кладбище, к которому вела узенькая тропка; все остальные улочки и аллеи спускались вниз с того места, где она стояла. Она нашла тенистый балкон на пике, от которого сбегала к церкви извилистая дорожка. Перегнувшись через перила, она могла видеть проходившую вдалеке процессию, поднимающуюся вверх к кладбищу. Старики в черных куртках и беретах несли гроб, а укутанные платками женщины и дети в черных штанишках замыкали шествие. Хилари не могла оторвать от них глаз, понимая, что подглядывать неприлично, но понимая и то, что они ее не видят и не увидят еще долго. Звон козьих колокольчиков создавал успокаивающую элегию дрейфующему горному зефиру. Она уже хотела развернуться и пойти обратно к машине, когда процессия прошла последний поворот и медленно, шаг за шагом, начала подниматься по самому крутому отрезку.
Хилари стояла, склонив голову и прикрыв глаза, чувствуя на себе неодобрительные взгляды, осуждающие ее вторжение в самые интимные основы этой деревушки. Она была туристкой, подглядывающей, как жители деревни хоронят своего мертвеца. Она чувствовала их скрытую ярость и боялась поднять голову. Она крепко зажмурила глаза и открыла их, только когда процессия должна была миновать ее, и тут же уперлась взглядом прямо в угольно-черные глаза маленькой красивой девочки лет пяти-шести. Девочка улыбнулась ей и протянула цветок, прежде чем мать дернула ее за руку, чтобы она не отставала. Маленькая девочка обернулась, чтобы снова посмотреть на Хилари; ее глаза сверкнули. Гроб уплыл прочь, поблескивая в жарком мареве дня. Она вытерла глаза и пошла к машине, чувствуя себя мелкой и незначительной. Однако ей стало легче, по крайней мере, ушло ощущение беспокойства. И все равно она ничего не понимала. Она могла лишь сесть в машину и поехать дальше. Это было все, что она могла сделать.
