Белва Плейн - Золотая чаша
– Ох, уж этот Альфи, – говорит Дэн, – умеет выбрать девушку. Она восхитительна. Куда бы он с ней ни пошел, все будут на нее заглядываться.
Анжелика с упреком возражает:
– Может, она и восхитительна, но это едва ли наш выбор, как даже вы можете понять.
– О, да, – отвечает Дэн, – а вы, я уверен, понимаете, что ваш сын тоже не выбор ее родителей.
– Выбор? Да они впадают в панику каждый раз, когда Альфи переступает порог их дома, боятся, как бы чего не вышло.
Дэн пожимает плечами.
– Возможно, ничего и не выйдет. В его возрасте у молодого человека может смениться десяток увлечений, прежде чем он остепенится. Если он вообще остепенится, – добавляет он из озорства.
Дядя Дэвид, подносивший стакан ко рту, со стуком ставит его на стол.
– Любой мужчина, достойный называться мужчиной, знает, когда время остепениться, – он четко выговаривает слова. – Либо оправдай доверие женщины, либо сразу оставь ее в покое. Одно или другое, ничего иного и быть не может.
Дэн ничего не отвечает, занявшись кувшином и подносом. Дядя Дэвид снова подносит стакан к губам. Его старческие глаза на долю секунды встречаются с глазами Хенни и прячутся за стеклами очков, под нависшими седыми бровями.
О чем хотели сказать ей эти добрые мудрые глаза? Сообщить что-то, чего она не знает? Или в них отразились лишь воспоминания о словах, сказанных когда-то давно? Словах, которые с тех пор никогда не повторялись. Наверное, так. Время от времени, чаще всего в середине ночи, когда ее мучает бессонница, болезненные сомнения помимо ее воли закрадываются ей в душу, но она никогда не говорит о них. Для ее душевного равновесия важно, чтобы они так и оставались скрытыми в ее душе. Выраженные словами, они обретут реальность.
Анжелику беспокоят собственные проблемы.
– Я искренне надеюсь, что у него появится новое увлечение, пусть даже не одно. Я ничего не имею против Эмили лично, но, – в голосе появляются негодующие нотки, – я всегда презирала браки между людьми разного вероисповедания, когда обряд бракосочетания совершает судья или, упаси Господи, клерк в муниципалитете. – Она вздыхает. – Конечно, мы пытались повлиять на Альфи, но не можем же мы связать его и запереть дома.
– Мужчина – бунтарь по натуре, – говорит Дэн. – Чем больше вы будете пытаться связать его, тем яростнее он будет вырываться.
Ответить на это нечего, и никто и не пытается, даже дядя Дэвид. Часы на камине бьют половину.
– Через полчаса наступит двадцатый век, – провозглашает Альфи.
– Половина двенадцатого. Фредди почти заснул над шашками. Дэн, ему пора в постель.
– Пусть встретит Новый год. Этот Новый год он надолго запомнит.
– Пожалуй, ты прав, – соглашается Хенни, и у нее вновь возникает ощущение значительности момента. – Это будет прекрасный век! Я предчувствую, что грядут великие события, хотя и не могу представить, какие.
– У минувшего века тоже были свои достоинства, – замечает дядя Дэвид, думая, наверное, о том, что едва ли ему суждено многое увидеть в новом веке. – Были свои свершения, свои герои…
– А провожаем мы его со стыдом, – перебивает Дэн. – Эта грязная война на Кубе…
– Да, правда, – вздыхает дядя Дэвид.
– Однако, – бодро добавляет Дэн, – я не теряю оптимизма. Двадцатый век будет лучше, Хенни права. Он будет лучше, благодаря молодому поколению.
Тикают часы на камине. Стрелки приближаются к полуночи.
Они открывают окно и, наклонившись, вдыхают морозный воздух. В городе светло, как днем. В каждом доме зажжены электрические или газовые лампы, свечи. Внизу на улице собралась толпа. Трубят жестяные рожки, пронзительно свистят свистки, кто-то бьет в барабан.
Внезапно в небо поднимается радостный крик, оглушительный, как гром или шум прибоя, словно слились воедино голоса всех жителей Нью-Йорка, приветствующих наступление первого января Нового года.
– Двенадцать часов. Тысяча девятисотый год наступил, – говорит Дэн.
На мгновение все замирают. Потом колдовское очарование момента проходит. Поцелуи, тосты. Фредди разбудили. Дэн берет его на руки и дает выпить глоточек вина. Альфи и Эмили без стеснения обнимают друг друга. Генри и Анжелика обмениваются чинным поцелуем. Хенни и Дэн, глядя друг другу в глаза, решают подождать, пока все уйдут, и они останутся вдвоем.
Гости достают свои пальто, собираясь уходить.
Их тела, сплетенные секунду назад, сейчас просто соприкасаются, создавая очаг золотого тепла в зимней ночи. Дэн смеется.
– Как это чудесно, – говорит он. – Ты когда-нибудь задумывалась над тем, как это чудесно?
– Я всегда об этом думаю, – шепчет она серьезно. Она не перестает удивляться тому, что они дают друг другу столько радости, что она дала ему радость, способна дать ее снова и всегда будет это делать.
– Никто бы не подумал, глядя на тебя, что ты можешь быть такой, – продолжает он. – У тебя вид добропорядочной дамы.
– Но не чопорный? – беспокоится она, потому что он ненавидит чопорность.
– Нет, не чопорный, просто очень положительный и серьезный. Но это хорошо, – он усмехается. – Пусть люди думают о тебе, что хотят. Ты моя. Я знаю, какая ты на самом деле.
Она целует его в шею.
– Да, я твоя. Навсегда. Твоя и только твоя.
– Ну, – говорит он с комическим негодованием, – я на это надеюсь. Если какой-то мужчина осмелится вообразить… он рискует головой.
«А ты?» – думает она. Руки, которые слишком долго не отнимают при рукопожатии или когда подают пальто; глаза, которые зовут и обещают, блестящие, сверкающие. Нет, нет, это все твое воображение, Хенни. Твои воспоминания. После всех этих лет, прожитых в этом доме, который вы вместе создали, в доме, в котором спит ваш любимый сынишка, на этой кровати в объятиях мужа, ты все еще помнишь. Но ты не должна. Не должна ради собственного покоя и душевного здоровья. Ты должна внушать себе, что все обстоит так, как тебе того хочется.
– Хенни?
– Да?
– Сердце мое!
Сердце мое – он любит называть ее так.
– Мы прошли долгий путь вместе.
– Да.
– Ты чудесная женщина. Ты хорошо на меня влияешь. Мне покойно с тобой.
Она хорошо на него влияет. Она знает, что это правда.
– У мальчика сегодня был настоящий праздник.
– Да, он чувствовал себя в центре внимания. Дэн зевает.
– Если мы заснем прямо сейчас, мы сможем проснуться пораньше и начать день, как положено, если ты понимаешь, что я имею в виду.
Она понимает.
– Неужели тебе мало? – спрашивает она, придвигаясь к нему.
– Знаешь, есть такая примета: ты весь год будешь заниматься тем, с чего начнешь первый новогодний день. Вот будет здорово, если примета сбудется, как ты считаешь?
