Мэриан Кайз - Не учите меня жить!
— Значит, лимонную, — кивнул Дэниэл.
Как только Григорий ушел, он через стол прошипел мне:
— Иди сюда. Ты слишком далеко.
— Нет, — занервничала я, — Дмитрий сказал, чтобы я села здесь.
— И что? Ты ведь не в школе.
— Но я не хочу его сердить…
— Люси! Не будь такой трусихой. Двигайся ко мне.
— Нет!
— Ладно, тогда я сам к тебе подсяду.
Он встал, передвинул свой стул на несколько метров вокруг стола и сел мне чуть ли не на колени.
Две молодые очень шикарные пары за соседним столом, казалось, были шокированы, и я бросила на них сокрушенный взгляд: мол, бедная я, посмотрите, с каким чудовищем мне приходится делить столик, сама-то я девушка утонченная и ничего подобного себе не позволяю. Но Дэниэл был явно доволен содеянным.
— То-то же! — улыбнулся он. — Так намного лучше. Теперь я тебя по крайней мере вижу.
И начал перетаскивать ближе ко мне все свои бокалы, ножи, вилки и салфетку.
— Дэниэл, прошу тебя, — в отчаянии взмолилась я, — люди смотрят.
— Где? — озираясь, спросил он. — Ах да, вижу.
— Так веди себя прилично! — загремела я, кипя праведным гневом. Но он уже не слушал, потому что встретился глазами с одной из двух дам за соседним столиком — той, что покрасивее, и начал свои обычные фокусы. Он смотрел на нее, она краснела и смущенно отводила взгляд. Тогда он отворачивался, а она украдкой взглядывала на него, он снова смотрел на нее, ловил ее на месте преступления и дарил чарующей улыбкой. Она улыбалась в ответ… Тут я незаметно ущипнула его за руку.
— Слушай ты, нахал, я ведь даже не хотела идти с тобой сюда!
— Извини, Люси, извини, тысяча извинений.
— Прекрати, слышишь? Я не собираюсь весь вечер терпеть, что ты перемигиваешься с кем-то через мое плечо.
— Ты права, извини.
Голос у него был виноватый, лицо — отнюдь.
— Это ведь ты захотел, чтобы я пошла с тобой, так что вспомни, черт возьми, о правилах хорошего тона и развлекай меня. Хочешь флиртовать неизвестно с кем, зачем приглашал? И убери эту дурацкую улыбочку, — продолжала я. — Меня на такое не купишь.
Григорий принес на подносе две внушительные стопки, наполненные ярко-желтой жидкостью. Выглядела она так, будто доставлена прямиком из Чернобыля, но я решила, что говорить об этом вслух будет бестактностью.
— Боже, — с сомнением протянул Дэниэл, разглядывая на свет содержимое своей стопки, — вид у нее какой-то радиоактивный.
— Заткнись, — сказала я. — С днем рождения!
Мы чокнулись и залпом выпили.
Внутри у меня немедленно защекотало, из желудка волнами начало расходиться по телу приятное тепло.
— Ой, батюшки, — хихикнула я.
— Что?
— Она определенно радиоактивная. Но очень вкусная.
— Закажем еще?
— Да, пожалуй. Где Григорий?
Григорий уже пробирался к нам между столиками. Дэниэл махнул ему и, когда Григорий подошел, сказал:
— Мы бы хотели повторить, если можно.
— Только, пожалуйста, на этот раз розовую, — попросила я.
— Клубничную? — уточнил Григорий.
— Если она розовая, то клубничную.
— И еще, по-моему, нам пора подумать, что мы будем есть, — вставил Дэниэл.
— Отлично, — сказала я, раскрывая меню. Тем временем принесли розовую водку, и она оказалась так хороша, что мы решили повторить.
— Они такие маленькие, — в свое оправдание заметила я. На столе возникли две новые стопки — на сей раз с черносмородиновой водкой, — и мы выпили.
— Хорошо пьется, только быстро, да?
— Еще? — угадал мою мысль Дэниэл. — А поесть?
— Наверное, надо бы. Ага, вот и Дмитрий. Дмитрий, мы с нетерпением ждем вашу сырую репу, — жизнерадостно прощебетала я, с ужасом осознавая, что мне уже хорошо.
— Люси, мне надо тебе кое-что сказать, — вдруг став серьезным, обратился ко мне Дэниэл.
— Давай, валяй, — усмехнулась я. — Мне на минуточку показалось, что у меня улучшается настроение, но, наверно, лучше сразу положить этому конец.
— Извини, не надо было мне ничего говорить. Забудь.
— Ну как я могу забыть то, чего не было. Теперь давай выкладывай.
— Хорошо, хорошо, но предупреждаю: тебе не понравится.
— Говори.
— Это касается Рут.
— Так-так-так, и что же с ней произошло?
— Я с ней порвал, понимаешь, а не она со мной.
Вон оно что, подумала я, слегка обалдев. Потом вспомнила, что моя задача — держать Дэниэла в строгости, чтоб знал свое место.
— Ах ты, мерзавец! Как же ты мог?
— Но, Люси, мне с ней стало скучно. Ты не представляешь, до чего с ней скучно. Просто кошмар!
— У нее же большая грудь.
— И что с того?
— А значит, подержался и до свидания, так, что ли? — еле дыша от смеха, выдавила я. То был один из редких случаев, когда я сама казалась себе очень забавной.
— Точно, — ответил Дэниэл и тоже рассмеялся. — Так все и было.
— И теперь ты у нас безрутный, — продолжала я, по-прежнему упиваясь собственным остроумием. — Она плакала из-за тебя?
— Нет, она мужественно перенесла разрыв.
— Все равно ты скотина.
Дэниэл как будто расстроился, и даже вроде бы глаза у него увлажнились. Водка сделала нас обоих чувствительнее.
— Я уже жалею, что сказал тебе, — обиженно прогудел он. — Я знал, что тебе не понравится.
— Может, и не понравится, но мне придется с этим смириться.
Я улыбнулась ему. И что у него там с Рут, мне вдруг стало совершенно наплевать. Сейчас все это не значило ровным счетом ничего.
— Дэниэл, я так странно себя чувствую — мне вроде бы грустно, ну, как обычно, но при этом я счастлива. Счастлива, хотя мне и грустно.
— Знаю, — нетерпеливо подхватил он. — Со мной происходит то же самое. Только я думаю, что счастлив, как обычно, но при этом мне немного грустно.
— Русские, наверно, все время так себя чувствуют, — хихикнула я. У меня сильно кружилась голова, и я знала, что говорю глупости. Но эти глупости казались мне откровением. — Как думаешь, они потому пьют столько водки, что они философы и несчастны, или они философы и несчастны, потому что пьют столько водки?
— Это трудный вопрос, Люси. Так вот сразу на него не ответишь.
— Да, Дэниэл, это один из тысячи трудных вопросов.
— Люси, — проговорил он уже серьезно, — а вот еще один трудный вопрос: почему мне никогда не попадались нормальные женщины?
— Не знаю, Дэниэл. А почему мне ни разу не попадались нормальные мужчины?
— Не знаю, Люси. Неужели я всегда буду один?
— Кто знает, Дэниэл. А я неужели всегда буду одна?
— Как знать, Люси.
Мы помолчали, улыбаясь друг другу, соединившись на миг в этой горьковато-сладостной меланхолии. Мы ею просто наслаждались, мы млели и даже не заметили, как нам принесли еду.
— Но, Дэн, главное, что мы остаемся людьми. Мы ощущаем боль, мы страдаем. Жизнь есть боль. Мы еще выпьем водки?
