Джудит Майкл - Наследство
— Это твои комнаты.
Лора непонимающе посмотрела на нее:
— Что это?
— Апартаменты. Не очень-то красиво, но мистер Оуэн сказал, что здесь будешь жить ты.
Стены были отделаны темной пробкой, мебель цвета темного грецкого ореха — все было коричневым.
— Комнаты отделывали Феликс и Аса, если это можно назвать отделкой, — объяснила Роза. — Это та часть дома, к которой не прикасалась и ничего не меняла миссис Айрис. Это была их половина, только их, и мы не заходили туда, пока они оба не выехали.
Лора осмотрела комнаты. Выглядели они темными и мрачными.
— Измени их, — сказал Оуэн Лоре на следующий день, после того как Роза сказала ему, что для молоденькой девушки это мрачноватое место. — Все измени. Перекрась стены, смени обстановку, а все счета пришли мне. Эти комнаты больше не интересуют ни Феликса, ни Асу, а я одобряю все новое. Сделай их своими.
— Если вы не возражаете, думаю, мне следует немного подождать, — ответила Лора. Она сидела рядом с кроватью, держа на коленях книгу и раздумывая о слове «темные». Темные комнаты выглядели жесткими, неприятными. Темные комнаты Оуэна были украшены бархатом, восточными коврами, тяжелыми шелковыми портьерами цвета золота и изумруда, с сияющими напольными лампами. — Они не такие красивые, как ваши, — продолжила она, — но иметь свои собственные три комнаты — это просто замечательно, я должна привыкнуть жить без Клэя и Бена, — она вонзила ногти в ладони. — Один из друзей Клэя, друзья вечно заходили, и было тесно и шумно, — просто перемени тему разговора! — И я хочу побольше узнать о Бостоне, он совсем не такой, как Нью-Йорк, такой старый и красивый… — Она глубоко вздохнула. — Я займусь комнатами позже, отделаю их, если все будет хорошо.
— Они — твои, можешь делать с ними все что хочешь, — ласково сказал Оуэн. — Это твой дом. — Он наблюдал, как тревога и смущение на секунду омрачили ее лицо, а он очень хотел, чтобы страх навсегда оставил ее, но он не торопился вторгаться в то, что ее беспокоило. Придет время, она расскажет ему все сама или не расскажет вовсе, но так же, как и прежде, его самого удивляло собственное желание помочь ей, сделать ее счастливой. «Что-то есть в ней такое, что внутренне глубоко трогает», — думал он и интересовался, сколько же еще мужчин будут чувствовать нечто подобное и делать все возможное, чтобы добиться ее улыбки.
Она снова взяла книгу и стала читать, он закрыл глаза. Он очень любил звук ее голоса, низкий и вибрирующий, который иногда срывался и становился грубоватым, напоминая о ее происхождении и среде, в которой она росла, а потом опять становился гладким, с легким акцентом, как если бы она изучала английский как незнакомый ей язык. Когда она читала вслух, то не имело значения, была ли это его любимая книга о Кейп-Коде, или сборник коротких рассказов, или поэзия, — для Оуэна голос звучал почти как пение, и он начинал дремать, пробуждался и снова проваливался в мелодичную грезу, и это заставляло его жалеть, что ушло уже то время, когда он мог влюбляться…
Лора не догадывалась об этом, она просто знала, что ему нравится звук ее голоса, и он вызывал ее звонком чаще, чем кого-либо. У его кровати было несколько кнопок, при помощи их он вызывал круглосуточно дежурившую сестру, которая находилась через холл, в комнате для гостей, или Розу и кого-нибудь из прислуги, или чету, которой было доверено управление хозяйством. Но чаще всего он вызывал Лору, и даже тогда, когда у нее начались занятия в колледже, она много времени проводила с ним, сидя у его кровати, когда не занималась, читая ему, разговаривая, а когда он засыпал, просто делала домашние задания.
Оуэн все устроил так, что она начала заниматься в колледже. Он дал указания своему секретарю позвонить нескольким людям, и так как Сэлинджер никогда не напоминал о себе, но постоянно делал очень щедрые вклады, Лору приняли в число студентов за неделю.
С самого начала ей там очень понравилось. Все принимали занятия, казалось, как должное, но это всегда было мечтой Лоры. Воспоминания о краже на Кейп-Коде уже рассеялись, и она забыла про полицию, которая все еще продолжала расследовать это дело. Она забыла и про Бена. У нее началась новая жизнь. Время от времени она напоминала самой себе, насколько все было хрупко, — все зависело от Оуэна, и она висела на волоске, боясь, что Оуэн и его семья разоблачат ее. Но проходил еще один месяц, полный новых идей и радости, новых друзей, которые принимали ее, не задавая вопросов, и даже маленькая роль в классном спектакле, — и она забыла о существовании опасности. Лора знала, что с каждым месяцем становилась все менее похожей на прежнюю Лору. Она изучала маленькие переулки и прилегающие к Бостону районы, и не потому, что искала дома, которые можно ограбить, или составляла маршруты, по которым можно ускользнуть от полиции, посещала магазины, заполненные людьми, не потому, что там можно почистить карманы, а потому, что ей больше хотелось узнать о городе, который стал ее домом.
Ей нравились узкие, мощенные камнем улицы Бикон-Хилл, каждая из которых напоминала старый английский город, застывший во времени, освещенный газовыми лампами, горевшими днем и ночью, с плотными рядами узких пятиэтажных домов, сложенных из кирпича, старого и выщербленного от времени, с высокими, узкими окнами. Почти у каждого окна был небольшой балкончик, на котором было достаточно места, чтобы поставить горшки с геранью и устроить совсем крошечные садики. И очень часто Лора ловила себя на том, что от огромного углового дома Оуэна она идет по Верной-стрит мелкими шагами вприпрыжку, потому что все было давно расставлено по своим местам, абсолютно надежно, а теперь принадлежало ей.
В Нью-Йорке все, казалось, стремилось в завтра, даже в послезавтра, даже если дома сохранились со старых времен, но в Бостоне всегда было место прошлому, его истории и воспоминаниям и неизменно сохранялось ощущение небольшого города. Лора останавливалась на перекрестках улиц и выворачивала шею, стараясь увидеть небоскреб из стекла и металла, возвышающийся над небольшими кирпичными домами, белыми колокольнями, каменными церквушками, настолько старыми, что их стены приобрели цвет земли. Старинные кладбища и мемориальные доски говорили о том, что на этом месте стояла самая старая церковь, а здесь — книжный магазин, а здесь жила знаменитость, и Лора останавливалась, стараясь представить, каким город был раньше.
Она никогда не понимала, какое значение имеет историй, пока не прошла по ней от начала до конца, гуляя по Бостону. А когда она проделала это, то открыла для себя еще одно значение семьи: у каждого семейства есть своя маленькая история, та, с которой началась семья, откуда она вышла, так же как Бостон был историей рождения и роста нации.
