Сара Карнаби - Под жарким солнцем Акапулько
Дэвид внутренне устыдился, зато Линн засияла от удовольствия.
Карл Корнблум направил не предвещающий ничего доброго взгляд на любимую племянницу.
— Или с женщиной, оказавшейся такой никчемной, как ты.
Сияние померкло, но Дэвид был слишком подавлен, чтобы этому радоваться.
Мадлен Уильямс окинула дочь и бывшего зятя удовлетворенным взглядом.
— Так, детей мы утихомирили, и теперь взрослые могут продолжить приятную беседу. О чем же мы говорили? — Она быстро припомнила. — Ах да, об этой истории с Джеки… Если мы хотим пригласить миссис Кеннеди-Онассис, то должны отказать тому репортеру, иначе она ни за что не придет.
Отчим Дэвида, прокурор, задумчиво сморщил лоб.
— Но ведь он недавно умер.
Мадлен Уильямс встрепенулась.
— Это очень кстати, но каким образом?
— Выстрелил себе в голову… — Прокурор Джесси Ремник кивнул в подтверждение собственных слов. — Ну да, он же объявил заранее, что покончит жизнь самоубийством.
Мадлен Уильямс с облегчением вытащила из сумочки список гостей, приглашенных на большой рождественский прием после их возвращения в Нью-Йорк.
— Что ж, его пришлось бы в любом случае вычеркивать! А кого мы пригласим вместо него? — Она вопросительно взглянула на мужа, но, как обычно, ничего от Артура Уильямса не дождалась и продолжила, обойдясь без его совета. — Может быть, Джорджа Холбрука… — Она задумчиво оглядела присутствующих. — Он выпускает холодильники. — Взгляд ее подернулся сомнением. — О чем, черт возьми, можно разговаривать с подобным человеком?
За общим семейным столом раздался дружный хохот, и Дэвид неодобрительно покачал головой.
— Какое всеобщее братание, просто жуть, — буркнул он себе под нос.
— Ты, видимо, не выносишь гармонии, в какой бы форме она ни проявлялась, — фыркнула Линн.
— Напротив, я даже мечтаю о гармонии, но…
— Но не тогда, когда она возникает между нашими семьями, поскольку это идет вразрез с твоими предубеждениями. — Линн забарабанила пальцами по столу. — Ведь моя семья — высокомерная, надменная, глупая и…
Дэвид наклонился к ней.
— Раз ты сама это признаешь…
Прежде чем Линн нашла достойный ответ, голос матери Дэвида заглушил все остальные шумы.
— Если дети плохо ведут себя за столом, мы должны отослать их по комнатам! — провозгласила Мэрджори Ремник.
— Ходатайство удовлетворено, — объявил ее супруг, за что был наказан холодным взглядом.
— Судья — я, — напомнила ему Мэрджори. — А ты только прокурор. Я принимаю решения по ходатайствам, и свое собственное ходатайство я удовлетворяю. Удалитесь в свои комнаты, дети!
Пол и Мэри поднялись с вытянувшимися мордашками, однако судья и прокурор велели им сесть на место.
— В порядке исключения в данный момент имелись в виду не вы, а те двое взрослых детей. — Мэрджори указала на Дэвида и Линн. — Убирайтесь!
Дэвид открыл рот, чтобы выразить протест, однако Линн повела себя на удивление тихо и послушно.
— Так идите же, чего вы ждете? — Дядя Карл похлопал в ладоши, словно отгоняя от стола бродячую кошку. — Продолжайте сражаться там, где вы не мешаете миролюбивым людям!
Маленький Пол укоризненно посмотрел на Линн.
— Да, мы люди миролюбивые, а вы мешаете нашему милорю… миролю… нашей миролюбви… Черт, как правильно? — Он обвел окружающих вопросительным взглядом.
Линн использовала этот момент, чтобы сбежать из-за стола. Она догнала Дэвида у лифтов.
— Обидно, когда тебя так выставляют, — пожаловалась она, потому что готова была провалиться от стыда под землю.
— Да, конечно, очень обидно, — согласился он, поскольку чувствовал то же смущение, что и Линн.
— И во всем виноват только ты, — принялась она за старое. — Если бы ты снова не начал…
— Я вообще ничего не говорил, это ты затеяла ссору… — Дэвид замолчал, так как двери лифта перед ними открылись и одни пассажиры вышли, а другие, вместе с Дэвидом и Линн, устремились в кабину.
Пока они поднимались наверх, Дэвид тоже вынужден был молчать. На их этаже Линн направилась в свою комнату, но Дэвид не отставал от нее ни на шаг.
— Это тоже типично для тебя! — кричал он ей вслед так громко, что слышно было любому, кто находился не только на их этаже, но и этажом выше и ниже. — С бухты-барахты оболгать ни в чем не повинного человека и сразу бежать! Неудивительно, что наш брак потерпел крушение! Ты в этом виновата!
Линн тем временем успела открыть дверь в свою комнату и резко повернулась к Дэвиду.
— Просто замечательно! — Ее голос срывался от негодования. — И каким же образом, позволь спросить, ты бы нас помирил?
— Ты действительно хочешь это знать? — Дэвид внимательно посмотрел в сверкающие гневом глаза.
— Действительно хочу, поскольку за время нашего супружества ты не только не погасил ни одной ссоры, но, наоборот, постоянно их разжигал!
— Ты хочешь это знать? — Дэвид дождался ее энергичного кивка. — Отлично! Только потом не раскаивайся.
— Я никогда ни в чем не раскаиваюсь… — Продолжить ей не удалось. Что-то внезапно навалилось на нее, ей показалось, что она попала под паровой каток.
Еще секунду назад она стояла перед своей комнатой, но сейчас уже находилась внутри. Гневный окрик захлебнулся в поцелуе, вздернутые вверх кулаки мягко разжались и опустились на его затылок. Линн была поднята в воздух, затем опущена на кровать и через несколько минут уже активнейшим образом сотрудничала с Дэвидом над разработкой интимной формы разрешения конфликтов, и ей пришлось признать — насколько она вообще была в состоянии что-либо признавать, что лучшего способа улаживания спорных ситуаций она не знает.
Она не могла думать, не могла говорить, она могла только чувствовать и наслаждаться, брать и отдавать, а Дэвид, кажется, в эту ночь приложил все силы, чтобы погасить заодно и прежние недоразумения их супружеской жизни.
Последним высказыванием Линн был некий звук, нечто среднее между стоном и вздохом. Дэвид откликнулся низким, довольным рокотом.
Если бы кто-то из них бросил взгляд на будильник, стоявший на ночном столике, то сообразил бы, что с момента, как их отослали назад, прошло несколько часов. Но они просто закрыли глаза и погрузились в глубокий сон. Они так устали, что даже не погасили лампу у кровати.
В какой-то момент Линн, все еще в полусне, сквозь уютную пелену осознала, что прижимается к Дэвиду, а он положил на нее руку и ногу. Она чмокнула его в грудь и снова закрыла глаза в уверенности, что так, как сейчас, было всегда и всегда будет. Усталость не пропускала жалящий вопрос, что же в ее чудесном на данный момент положении не совсем в порядке.
