Ирина Хазарина - История двух О
— Да, уверена, — четко сказала я. — Это моя подруга и мое дело. Вот в чем я больше не уверена, так это в том, хочется ли мне, чтобы она к вам вернулась. Вы мне не очень нравитесь.
Ворошильский побарабанил пальцами по столу.
— Что ж, по крайней мере откровенно… Хорошо, отвечу. Я люблю Алену и очень хочу, чтобы она ко мне вернулась.
— Слава богу! — вырвалось у меня. — Виталий, вы прелесть!
Ворошильский посмотрел на меня с любопытством.
— Слушай, а у тебя-то во всем этом какой интерес? — спросил он, внезапно переходя на "ты".
Я засмеялась и вдруг почувствовала себя совершенно свободно:
— Какая тебе разница? Я хочу вас помирить, вот и все. Устраивает или возражать будешь?
— Темнишь, — убежденно сказал Ворошильский, — ну да ладно, с этим потом разберемся. Ты мне лучше скажи, Алена ведь не совсем дура, верно? — Я охотно кивнула. — Тогда почему она так завелась после того глупого недоразумения? Она ведь прекрасно знает, что, какой бы я не был пьяный, я никогда не полезу в ее доме к ее подруге, хотя бы просто из-за риска бездарно попасться? Неужели, если бы мне так приперло переспать с другой бабой, я не сделал бы это по-умному, так, чтобы Алена и не узнала?
Ну и как прикажете отвечать на такой вопрос, если правду говорить нельзя, а врать внаглую не хочется?
— Виталий, представь ситуацию: ты входишь в комнату, а там Алена спит в обнимку с каким-то мужчиной. Ты что — так сразу поверишь, что она знать не знает, как он тут оказался?
Ворошильский немного подумал и честно сказал:
— Нет, далеко не сразу. Но она все-таки должна понимать…
— Подожди-подожди. Во-первых, никто никому не должен: ни ты — ей, ни она — тебе. Во-вторых, определись, чего ты хочешь: доказать, что ты прав, а Алена — нет, или чтобы она снова была с тобой.
— Но это одно и то же!
— Да совсем наоборот!
— Слушай, давай только без этих ваших бабских вариантов: "Ах, грубый мужлан, ты не понимаешь мою тонкую натуру"!
Я, чтобы потянуть время и обдумать ситуацию, неторопливо достала сигареты и закурила. Конечно, я осознавала, что задача будет непростая, но дело обстоит даже хуже, чем я предполагала. Я женщина и для Ворошильского, следовательно, не авторитет. Не будет он меня слушать.
Кафе между тем снова заполнилось народом из числа гуляющих. За соседним столиком четверо молодых людей громко базарили с применением ненормативной лексики о каком-то Коляне, который… и полный лох, поэтому его каждая… может… и… кинуть. Ворошильский поморщился.
— Давай поищем место потише.
— Я бы пригласила тебя в гости, — сказала я, — но, боюсь, ты меня неправильно поймешь.
— На твою девичью честь покушаться не собираюсь, если ты об этом, — усмехнулся Ворошильский. — Пошли, моя машина за углом.
Вообще-то я имела в виду прямо противоположное — что он решит, будто я все-таки собираюсь его соблазнять, но уточнять это не стала.
Увидев машину Виталия, я завистливо вздохнула. Ну почему на Алену клюют владельцы новеньких серебристо-серых "БМВ", а на меня — владельцы как максимум ржавых зеленых "Жигулей"?
— Куда? — спросил Ворошильский, поворачивая ключ.
— Выезжай на проспект и вниз. Бар "Фламинго" знаешь?
— Да.
— Через дом будет пельменная, сразу за ней въезд во двор. Туда и свернешь.
Войдя в мою комнату, Ворошильский огляделся и пренебрежительно сказал:
— Пенальчик. Знакомо до слез. Мы в таком впятером жили, пока я не раскрутился.
— Теперь-то у тебя, конечно, шикарные апартаменты, — немного уязвленно сказала я.
— Естественно. Я и родителям новую квартиру купил. А сестрице пусть ее интеллектуал сам зарабатывает, если сможет.
Видимо, тут были какие-то внутрисемейные сложности, так как Ворошильский продолжил довольно раздраженно:
— Странный вы, женщины, народ, сами не знаете, чего хотите. Вот чего Алене не хватало? Тряпки модные, всякий парфюм — пожалуйста. Сережки-цепочки — носи на здоровье. В кабак хороший — да ради бога! Все ведь для нее делал!
— Ты, конечно, верно говоришь, — мягко сказала я, — но на русском литературном языке это называется "содержанка". А быть содержанкой не слишком приятно для женского самолюбия.
— Самолюбие… А у меня что, по-твоему, — самолюбия нет? Думаешь, приятно, когда ты для женщины готов из шкуры вылезти, а тебе все время дают понять, что ты — так, вариант от нечего делать. Знаешь, сколько я добивался ее? — Я кивнула. — Ну да, вы же подружки, о своих хахалях друг другу полный отчет даете. Вот и скажи мне, подружка, как я могу говорить о серьезных отношениях с женщиной, если не знаю, кто я для нее: человек или спонсор?
Виталий говорил с такой внезапно прорвавшейся горечью, что я растерялась. До этого момента я была всецело на стороне Алены, но сейчас Ворошильский начал вызывать у меня симпатию.
— Виталик, не знаю, поверишь ли, но Алене без тебя очень плохо и вовсе не потому, что нет желающих водить ее по кабакам. Я тебя очень прошу: пожалуйста, поезжай к ней, — сказала я со всей возможной убедительностью.
— Чтобы меня опять послали путем известным? Знаешь ли, это удовольствие ниже среднего и, как ты выражаешься, не слишком приятно для самолюбия.
— Пошлют или не пошлют — вот в чем вопрос? Ладно, Виталик, мы сейчас все узнаем, — пообещала я, набирая номер Алениного телефона. — Привет, Аленушка. Чем занимаешься?
— Лежу в обнимку с любовным романом, — скучно ответила подруга. — Герой — хам, героиня — идиотка, остальные — придурки, в общем, полная муть, а я, дурында, все равно читаю и читаю. Тоска.
— Веселенькое у тебя настроение, — хмыкнула я. Ворошильский пристроился поближе, чтобы тоже слышать, пришлось погрозить пальцем. — Аленка, а ты хотела бы, чтобы сейчас к тебе Виталий приехал?
— Не трави душу! — с сердцем сказала Алена. — Я бы от радости до потолка прыгала!
Ворошильский попытался отобрать у меня трубку, я отпихнула его, поспешно сказала: "Извини, Ален, в дверь стучат, потом перезвоню", дала отбой и повернулась к Виталию:
— Ноги в руки и к ней, понял? Только не вздумай затеять выяснение отношений на тему, кто прав, а кто виноват, не то все испортишь.
Мы стояли совсем близко. Ворошильский ласково взял меня за плечи, и мне вдруг на мгновение захотелось обнять его. По-моему, он это понял.
— У тебя глаза развратные, — сказал он и легко поцеловал меня в губы.
— Ага, — сказала я не шевелясь, — но это ничего не значит.
Он отпустил меня и дружески улыбнулся:
— Ты хорошая девчонка. Спасибо за все.
— Не за что. Удачи тебе.
Закрыв за ним дверь, я опустилась на табуретку, чувствуя себя надувным шариком, из которого выпустили весь воздух. Следовало радоваться успеху своей дипломатии, но не было сил. Густая как кисель тишина в квартире давила голову, сигарета горчила.
