Плам Сайкс - Блондинки от «Бергдорф»

Знаете, что самое потрясающее в жизни его королевского высочества, имеющего больший штат слуг, чем первая леди? Вы можете решить, что хотите на ленч, позвонив домой, где шеф-повар, которому Жан Жорж Вандер-Рихтер не годится в подметки, готов выполнять ваши приказы двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. И не успеете вернуться, как вас уже ждут баклажаны и клубника со взбитыми сливками. Представляете, что именно я написала в открытке:

«Дорогие Лара и Джолин!

Честно говоря, не понимаю, почему принцессы вечно жалуются, как тяжко быть принцессами. Роскошь на все 150 процентов. Советую вам обеим срочно переключиться на их королевские высочества.

Конечно, я знаю, что у Джолин назначена свадьба и все такое, но пусть заранее знает, чего лишается.

После ленча мы сидели в гостиной и пили эспрессо, когда один из слуг спешно доставил Эдуардо телефон.

Что-то очень быстро сказал по-итальянски, положил трубку и бодро вскочил.

— О'кей, мы уезжаем. Сегодня вечером возвращаемся в Нью-Йорк.

— Почему? — удивилась я. Мы так божественно проводили время! Просто безумие мчаться в Нью-Йорк, хотя за последние несколько дней мне не раз приходило в голову, что следовало бы связаться с наследницей из Палм-Бич.

— Carina, прости, мне нужно позаботиться о делах семьи. Но летом мы вернемся сюда, обещаю.

Мне нравилось, когда Эдуардо называл меня «carina», это по-итальянски «дорогая». Он был ужасно расстроен.

— Но я оставила паспорт и все остальное в Париже!

— Со мной тебе паспорт не нужен.

Боже, как шикарно! Даже президенту нужен паспорт!

Когда я поздней ночью вернулась в Нью-Йорк, меня ожидали шесть электронных посланий от Джулии. Я долго боялась их читать: Джулия никогда не простит меня за то, что я оставила ее одну в Париже, вернее, одну и брошенную мужчиной в Париже. Теперь ее очередь получать нервный срыв!

Первое послание гласило:

Солнышко! С Чарли все обстоит ПОТРЯСАЮЩЕ! Он обожает меня. Вынужден вернуться в ЛА, к работе. Так рада, что ты исчезла с его королевским высочеством Как-его-там. Слышала, что он полный супер. Отослала Тодда в Нью-Йорк: его я тоже обожаю, но он как бы стал мешать.

Слава Богу, у Джулии по-прежнему есть Чарли. И хотя он, несомненно, вел себя подло и низко во всей этой истории с адвилом и я твердо решила никогда больше с ним не разговаривать, Чарли сделал Джулию счастливой, А это самое главное.

В остальных посланиях с диккенсовскими подробностями перечислялись различные покупки. В основном Джулия мешками сгребала в «Колетт» вещи Марка Джейкобса. Меня это немного удивило, поскольку она могла купить их куда дешевле в родном Нью-Йорке, на Мерсер-стрит. Но как сказала Джулия:

— Если уж вынуждена носить Марка Джейкобса, потому что он слишком хорош, по крайней мере сумей выделиться из толпы, заявив, будто купила вещи в Париже.

Я отправила ей электронное письмо и попросила привезти паспорт и одежду, зная, что особых проблем это не создаст, поскольку, как у всех принцесс с Парк-авеню, у Джулии всегда найдется кому сложить и отправить вещи.

Вы знаете, как я была безутешна после разрыва помолвки? Моя квартира внезапно стала зоной, свободной от приглашений. Ну так вот, стоило всему Манхэттену пронюхать, что я была гостьей в палаццо принца, как на моем подносе скопилось столько жестких белых карточек, что без бульдозера все это было бы не разгрести. Правда, меня втайне волновало, что все это задумано как тактический прием на случай, если я вдруг стану принцессой. Но разумеется, куда приятнее считать, что я получаю приглашения благодаря своей внезапной популярности, иначе у меня остался бы только один выход: снова прибегнуть к пузырьку адвила. Кстати, иногда, весьма полезно отказаться посетить то или иное светское мероприятие.

В Нью-Йорке нет ничего более престижного, чем подцепить «титул». Помимо того, что Эдуардо ослепителен внешне, умен и образован, все в Нью-Йорке мечтают выйти за «титул». Фелипе Испанский, Павлос Греческий, Макс Шведский, Кирилл Болгарский — у этих мальчиков потрясающие американские подружки и жены. Как большинство изгнанных королевских особ, все они любят селиться в Нью-Йорке, где ощущают себя особенно Ценимыми. (Очевидно, европейцы далеко не так дружелюбно к ним настроены.) И никто не обращает внимания на то, что у принцев больше нет королевств. Большинство ньюйоркцев считают, что Савой — это супершикарный отель в Лондоне, но все же обожают Эдуарде, и не важно, где находятся ваши бывшие владения, главное, что они все же где-то есть. Нью-йоркская девушка убьет кого угодно, лишь бы иметь возможность выйти за принца без короны и называть себя принцессой. Только одним людям есть дело до потерянного королевства — это самим принцам, и они воспринимают это tres серьезно.

Эдуардо жил в безупречной холостяцкой квартирке на углу Лексингтон-авеню и Восьмидесятой. Превосходное местечко для ночных свиданий. Я по-прежнему затруднялась с переводом тех цитат, которые так щедро приводил Эдуардо, но теперь у меня хотя бы имелась возможность отвлечься, рассматривая стены и полки, заставленные книгами, увешанные картинами и черно-белыми снимками предков в тиарах и ослепительно сверкающих коронах. Кто же знал, что они уже тогда были помешаны на Гарри Уинстоне? Если бы только об этом писали в исторических книгах! Многие нью-йоркские школьницы сочли бы объединение Италии очень важной частью своего образования.

Едва Джулия вернулась в Нью-Йорк, мы встретились за чашкой кофе с молоком и без кофеина в кафе «Житан» на Мотт-стрит. «Житан» от стенки до стенки буквально забит топ-моделями, одетыми, как уличные оборванки, в очень дорогие вещи от Марни. Все считают это суперстильным. Признаюсь, иногда я и сама подхватывала от них кое-какие направления моды. Джулия на удивление хорошо вписалась в обстановку, потому что надела купленные во Франции «армейские» брюки от Марка Джейкобса, сидевшие на ней гениально. Она выбрала столик в темном углу, что было странно, поскольку Джулия обычно хочет сидеть на самом заметном месте, где бы оно ни находилось.

— Привет, дорогая, — кивнула она мне. — Знаю, знаю, ты как-то опасливо на меня посматриваешь, потому что это самый паршивый столик, но знаешь… я в таком дауне.

Я была совершенно озадачена. Джулия, собственно говоря, находится в политической оппозиции к пребыванию в дауне.

— Почему? Это так на тебя не похоже, — удивилась я.

— Ш-ш-ш. — Она надела очки. — Не стоит, чтобы нас услышали.

— Почему?

— За тобой присматривают, на случай новой попытки самоубийства.

— Я в полном порядке. В рот не беру адвила с тех пор, как подсела на Эдуардо. Взгляни на меня, все говорят, что я ослепительна.

— Мы все знаем, как стать ослепительной в Нью-Йорке после разрыва помолвки. Секрет прост: Портофино. Так что и не думай выкинуть еще одну такую же штуку. Мы на страже.

— Мы?

— Я, Джолин и Лара. Мы наблюдаем за тобой круглосуточно, без выходных. Ты переезжаешь ко мне, и без всяких споров.

— Ни за что. Слушай, Трейси поработала на славу, комнаты потрясающие, но я не хочу там жить.

— Одно из двух: либо живешь со мной в «Пьере», либо соглашаешься на терапию.

Иногда Джулия прозрачна, как стакан «Сан Пеллегрино». Немного пожить с ней, пока я болею, — это одно дело, но я вовсе не желаю, чтобы она стащила всю мою одежду. Уверена, что это и есть истинный мотив ее великодушия. Джулия никогда, никогда ничего не отдает обратно, даже такие грандиозные вещи, как брючные костюмы от Версаче. Во всем, что касается моды, она настоящая черная дыра, и ее нельзя близко подпускать к чему-то ценному.

Я была уверена, что терапия только ухудшит мое состояние. С девушками, посещающими психотерапевта, невозможно находиться рядом более пяти минут: они безостановочно рассказывают о своем детстве всем, кто имел несчастье оказаться в одной с ними комнате. Джулия считает терапию лекарством от всего на свете и полностью за то, чтобы расстраиваться и плакать о своем несчастном детстве как истинной причине всех истерик в настоящем. Она не желает признаться, что все ее истерики — капризы испорченной, избалованной, давно ставшей взрослой особы. Джулия воображает, что ее травмировало желание матери во время каникул на Палм-Бич наряжать ее только в платьица от Лилли Пулитцер, тогда как другим ребятишкам позволяли носить джинсы от Калвина Клайна. Шринк Джулии относит ее взрослое пристрастие к шопингу на счет этого публичного унижения.

— Джулия, я не собираюсь делать ни того ни другого. Мне гораздо лучше, — заявила я. — И я безумно влюбилась.

— Но ты знаешь его всего несколько дней! Это просто увлечение! Даже если этот королевский отпрыск — дело стоящее, необходимо разобраться, почему ты оставалась с Заком, когда он обращался с тобой хуже, чем с дерьмом на подошвах собственных кроссовок.