Инна Брюсова - Королевская охота
А Эрик продолжал пить и сочинять стихи. Несколько раз его печатала городская газета. А совсем недавно в подземном переходе Екатерине на глаза попалась тоненькая книжечка лирики некоего Э. Неудачника. Она купила ее.
Много лет назад Эрик говорил, что если он когда-нибудь «выйдет в люди», то возьмет себе имя Неудачник. Видимо, он вышел в люди. Екатерина узнала его стихи. Она помнила их со времени их короткого супружества. Где-то среди студенческих конспектов хранится тетрадь со стихами Эрика, переписанных ее старательным детским почерком.
Уже дома Екатерина прочитала в предисловии, что «этот, несомненно, талантливый и необычный поэт незаслуженно рано ушел из жизни… Ему не было еще и тридцати».
Бедный Эрик! Мир праху твоему!
— Галь, а Павлик дома?
— Ты имеешь в виду, ночевал ли сегодня дома мой сын? Не знаю! А что?
— А другие дети? Эти-то хоть ночуют дома?
— А как насчет меня? Тебя не интересует, где я провожу ночи? — Галка произнесла это томным голосом записной кокетки, и обе расхохотались.
— Ты уже совершеннолетняя. Про тебя неинтересно.
— А мне про тебя интересно. И если ты мне скажешь, что не ночуешь дома хоть раз в неделю, ты меня очень обрадуешь!
— Увы!
— Смотри, досидишься! Ну а дети при чем?
— Дело есть!
— А конкретнее?
— Мне нужно что-то вроде слайдоскопа, посмотреть одну пленку. Есть?
— Где-то был. Приходи, поищем! А дети, к твоему сведению, сейчас видики смотрят. Были бы свои, знала бы! Ну, давай, жду!
— Сейчас мне нужно на работу, хоть на часок, а то меня точно рассчитают за прогулы!
— Хоть на часок? Как это? У тебя что, личная жизнь прорезалась? А в лавке кто?
— Не прорезалась. Просто… ну, одним словом, другие дела появились. А в лавке по полдня сидит пенсионер Гавриленко.
— Катюха, что происходит? Какой пенсионер?
— Гавриленко, дядин сослуживец.
— Почему?
— Потому! Я могу в двенадцать или лучше в час, можно?
— Давай! Смотри, не ешь ничего, я тебя кормить буду!
Около часу дня Екатерина позвонила в знакомую дверь.
— Катюха! — закричала Галка, распахивая дверь и бросаясь на шею Екатерине. — А я уже волноваться начала — вдруг не придешь!
Была она толстой и жизнерадостной, как всегда. Но от взгляда Екатерины не ускользнули седина на висках, морщинки вокруг глаз и в уголках рта, которых, кажется, не было в прошлый раз. Ради подруги Галка нарядилась в синие легинсы и длинный белый свитер. В ушах ее, о чудо, были золотые сережки («Павлик ко дню рождения подарил, полгода деньги собирал», — с гордостью сказала Галка, заметив взгляд Екатерины), а на ногах — золотые турецкие туфли с загнутыми носами.
— Галка, ты прямо как Шехерезада, — восхитилась Екатерина.
— Знаю! Вылитая Шехерезадница! А что, не каждый день старая подруга нос кажет! Ради такого дела можно и халат снять. Ну, дай хоть посмотреть на тебя! — Она оторвала Екатерину от своей мощной груди и отступила на шаг. — Цветешь! Похорошела, глазки сияют! Неспроста все это! Пойдем в кухню, сейчас ты мне все расскажешь!
В квартире одуряюще пахло жареной рыбой. Оглушительно орал телевизор.
— Ты не одна? — спросила Екатерина.
— Одна. Это Шкодик. Он любит фильмы, где стреляют. Надеюсь, ты голодная?
— Голодная, голодная, а что у тебя? Рыба?
— Что дам, то и будешь. И жареная картошка. С пивом!
— Пиво? От него толстеют, не буду!
— Будешь! Контрабандный товар, с неприличным названием! От такого не толстеют. Я все время пью!
— Правда? Это в корне меняет дело!
Так, болтая, смеясь и радуясь, они шли по длинному, извилистому, от разного хлама, коридору в кухню.
— Осторожнее, — предупреждала Галка, не выпуская Екатеринину руку, — здесь Риткин велосипед, а здесь сундук, смотри под ноги!
— А темно почему?
— Лампочка перегорела, все никак новую не куплю.
— Давно?
— Не очень!
Кухня была большая и напоминала декорации к сюрреалистической пьесе. Беспорядок, царивший там, был не просто беспорядок, а уже как бы произведение искусства. Стены, ради экономии пространства, были увешаны кастрюлями и сковородами, а также пучками сушеных цветов, трав и гирляндами окаменелых скрюченных грибов, лука и чеснока; покачивался на нитке, прикрепленной к светильнику, огромный черный пластмассовый паук с мохнатыми лапами; стол-полка, сработанный кустарем-умельцем, опоясывал кухню по периметру и поражал воображение количеством и разнообразием предметов, которые находились на нем — посуда, ваза-урод с бумажными цветами, полотенца, салфетки, тостер, деревянная хлебница, кулечки, пакетики, несколько яблок и т. д., и т. п.
— Зато все под рукой! — оправдывалась Галка. — Садись!
Она пододвинула ногой одну за другой две табуретки к опоясывающему столу в районе окна, освободила место, необходимое для трапезы, и усадила Екатерину. Достала из холодильника несколько банок пива в зеленых жестянках.
— Будешь? Смотри какое! «Хе-хей-ни-кен», — прочитала она по слогам, — шведское, кажется. Павлик по дешевке купил у себя на фирме.
— Буду! На какой фирме?
— Ну он же работает, уже полгода!
— Он что, уже закончил свой политех?
— Нет еще, он работает и учится, ты же его знаешь! Кстати, у него начальник вдовец, отличный мужик! Ну, это мы еще обсудим!
Галка ножом спихнула со сковородки в тарелки изрядные порции жареной картошки, пододвинула эмалированную миску с жареной рыбой, ловко откупорила банки с пивом, разлила его по стаканам и сказала:
— Ну, давай, за встречу!
Они выпили.
— Сто лет не ела жареной рыбы! Божественно!
— Конечно, ты ж кофием одним жива!
Екатерина пьянела от яблочного сока, чему в свое время немало завидовал дядя Андрей Николаевич, которого забирало только после пятой рюмки. От стакана выпитого шведского пива с неприличным названием кухня стала медленно вращаться вокруг гигантского паука с дружески подмигивающим красным глазом, стало уютно и спокойно и захотелось спать.
— Ну, рассказывай! — приказала Галка.
— Что рассказывать?
— Все, как на духу! Сначала про пенсионера Гавриленко. Потом — посмотрим!
— Ты меня напоила, чтоб все узнать!
— Именно. Поэтому признавайся! Возможно, это облегчит твою участь.
— Мне уже ничего не поможет! Я не оправдала надежд Леонида Максимовича! У меня с женской логикой не в порядке!
— Сказал кто?
— Он. То есть я. Я сама знаю.
— А кто такой Леонид Максимович?
— Следователь районной прокуратуры.
— Так, теперь еще и следователь! Давай колись!
