Патриция Хилсбург - Прощай, Эдем! Книга 1: Стефани
Стефани устало положила голову на плечо Джону.
— Ты жалеешь о том, что уезжаешь? — спросил мистер Кински.
— Я ни о чем не жалею. Ведь я рядом с тобой, — Стефани сжала ладонь мужа.
— А по-моему, ты жалеешь.
— Конечно, Джон, всегда жаль, если что-нибудь теряешь. А я теряю дело, которому посвятила всю свою жизнь.
— Я тоже, — коротко возразил ей Джон.
Стефани приподняла голову и заглянула ему в глаза:
— По-моему, ты просто начинаешь жалеть меня, Джон, а мне это не нравится.
— Конечно, Стефани, ты же соскучилась по твердой мужской руке, — Джон шутливо обнял Стефани за плечи и с силой прижал к себе.
— Осторожнее, ты прямо-таки меня сейчас раздавишь, — возмутилась Стефани, пытаясь освободиться из его крепких объятий.
— Нет, теперь ты во всем будешь слушаться меня.
Машина медленно катилась к концу летного поля, туда, где стояли небольшие частные самолеты. Наконец лимузин развернулся и замер возле небольшого двухмоторного самолета, на фюзеляже которого красными буквами горела надпись: «Компания Харпер Майнинг».
— Я все-таки не перестаю тебе удивляться, — сказал Джон, выходя из машины.
— А в чем дело?
— Неужели ты не могла выбрать что-нибудь поскромнее?
— Но ты же сам сказал, что хочешь лететь самолетом. Извини, но более скромных самолетов в моей компании нет.
— И, конечно же, в салоне бар и хорошая выпивка? — поинтересовался Джон.
— А как же иначе. Этот самолет оборудован по моему вкусу, так что скучать в дороге тебе не придется, хоть она и короткая.
— Придется напиться.
Пилот подошел к миссис Харпер и, замерев в двух шагах от нее, приложил руку к козырьку фуражки. Он доложил, что самолет к полету готов, и спросил о времени вылета.
— Прямо сейчас, — сказала Стефани Харпер.
Пропеллеры самолета вздрогнули и резко набрали обороты. Самолет медленно покатился по рулевой дорожке взлетно-посадочной полосы.
— В детстве я мечтал стать пилотом, — задумчиво сказал Джон.
— По-моему, ты меня обманываешь, — сказала Стефани Харпер.
— Почему?
— Потому что ты слишком талантливый, Джон, для пилота это совсем не обязательно.
— Но я же только мечтал, — сказал Джон.
Самолет разогнался, и вскоре шасси оторвались от бетонного покрытия. Самолет набирал высоту, потом, выполнив вираж, полетел к океану. Под крыльями проплывали небоскребы, большие дома на окраинах Сиднея, мосты, белые нитки дорог, идущих вдоль побережья.
— А я, — улыбнулась Стефани, — знаю про тебя очень многое, Джон.
— Интересно, что же ты такое обо мне узнала? Ведь я тебе не очень много рассказывал. Ты что, Стефани, наняла частного сыщика? Если подозреваешь, что я тебе изменяю, то, признаюсь честно, у меня на это просто не хватает свободного времени.
— А желания? — спросила Стефани.
— Желания — хоть отбавляй, — Джон широко развел руки, показывая сколько у него желания изменить Стефани.
Та открыла свою сумку и вынула из нее журнал по искусству.
— Я, Стефани, плохо начинаю на тебя влиять.
— Почему?
— Не думаю, чтобы раньше ты читала подобные журналы.
Джон Кински хотел забрать у жены журнал, но та шутливо прижала его к своей груди.
— Здесь даже есть твоя фотография, — Стефани раскрыла журнал, и на Джона с разворота посмотрел он сам.
— Кто тебе дал?
— Я тихонько украла его у тебя в мастерской.
— Ну, знаешь, Стефани, ты еще и воруешь? Самая богатая женщина Австралии ворует в мастерской бедного художника. Кстати, должен тебя предупредить: все сведения обо мне здесь безнадежно устарели.
— Но это не так сложно проверить, — Стефани полистала журнал и отыскала нужную страницу.
Она деланно веселым голосом принялась читать.
«В обязанности профессора живописи Джона Кински входит чтение шести публичных лекций, для которых профессор взял широкую тематику: от итальянской живописи XVI века до современного искусства».
— Извини, первая неточность, — наставительно сказал Джон, — я уже не читаю лекций и мало интересуюсь итальянской живописью эпохи Возрождения.
— Ну что ж, — вздохнула Стефани, — значит это один из грехов твоей молодости. А вот что пишут дальше:
«Одна из основных мыслей этих лекций состояла в том, что абстракционизм следует считать вкладом XX века в развитие искусства. И Джон Кински однажды следующим образом выразил свое отношение к абстрактному искусству: “Мой путь предрешен тем, что я родился в 1946 году”. Другими словами, он появился на свет в эпоху, когда абстракционизм уже стал признанным направлением искусства».
Джон вновь вздохнул.
— Что-нибудь не так? — озабоченно спросила Стефани Харпер.
— Да нет, все отлично, но только мне не нравится упоминание года моего рождения. Я, наверное, тебе показался, когда мы знакомились, немного помоложе.
— Джон, — Стефани взяла его за руку, — ты еще не знаешь, сколько лет мне, и я никогда тебе не скажу об этом.
— А вот это я знаю, — засмеялся Джон.
— И сколько же? — поджала губы Стефани Харпер.
— Наверное, двадцать один.
Стефани благодарно улыбнулась.
— Но шутишь ты очень неуклюже. Мог бы сказать двадцать девять, и я бы, возможно, тебе поверила, а двадцать один — это уже слишком. У меня дети старше. Кстати, о детях, — Стефани вновь вернулась к чтению журнала:
«Джон Кински родился в Сиднее. Его отец был гинекологом, а мать — домохозяйкой. Изучать искусство он начал в Сиднейской академии — престижной подготовительной школе, расположенной недалеко от его дома».
— Джон, я не понимаю, как сочетается: гинеколог и занятия живописью?
— Но ведь живописью занимался не мой отец, а я; я никогда не был гинекологом.
— Но, по-моему, Джон, в этом ты неплохо разбираешься. Во всяком случае…
Тут Джон перебил ее:
— Стефани, я знаю многих врачей, которые разбираются в живописи получше тебя и меня.
— Получше меня — я поверю, но чтобы получше тебя?
— Разбираться и делать — это не одно и то же.
— Ладно, Джон, оставим этот спор на потом. У нас с тобой будет достаточно времени, чтобы поговорить обо всем на свете.
Джон, улучив момент, вырвал журнал из рук Стефани и засунул его за спинку сиденья.
— Хватит читать обо мне. Это то же самое, Стефани, если бы я начал расспрашивать, как идут дела в твоей компании.
— Но Джон, ведь я же покупаю картины, поэтому я должна в них разбираться.
— Жаль, Стефани, что ты не покупаешь их у меня.
— А ты мне, Джон, ни разу этого и не предложил.
— Нет, Стефани, когда мы только познакомились, я, честно говоря, рассчитывал, что ты купишь парочку дорогих полотен.
