Наталья Потёмина - Зачем тебе любовь?
– Ничего не буду.
– Хочешь, я тебе фруктов принесу?
– Каких?
– Любых.
Ленка посмотрела на него с недоверием и тут же согласилась:
– Неси.
Эдик встал, отряхнул с джинсов мелкие березовые листочки и пошел в сторону лагеря.
А листья за окном уже мели, они гудели мерно, как шмели... и свет из глаз твоих сгущался, горячел, спускался ниже, ниже, ниже... и становилось ближе случайное знакомство тел... Как будто ты заранее все знал...
Хоть бы он не возвращался, пожелала Ленка, снова распластываясь на траве. По небу бежали резвые, как дети, облака. Их белые круглые панамки играли друг с другом в догонялки, и Ленка загадала, что если это мелкое, с розовой подпалиной на боку догонит то корявое, с дыркой посередине, тогда Эдик не вернется. А если не догонит, что по законам аэродинамики было гораздо больше похоже на правду, то Эдик снова нарушит ее уединение.
Ленка сама удивилась тому, что дала Эдику почти беспроигрышный шанс на победу, и уже не могла оторвать взгляда от беспорядочной беготни облаков. Мелкое, с розовой круглой щекой быстро приближалось к дырявому, которое в движении все больше истончалось изнутри, прозрачнело и прямо на глазах становилось бледным и неясным, словно привидение. Яркий чахоточный румянец постепенно сошел с лица мелкого облака, и вот уже пасть его разверзлась и начала жадно всасывать в себя несчастного, не успевшего растаять призрака.
И руки, не утратив мастерства, меня ломали, мяли точно глину... и мне казалось, что сейчас я сгину со света белого... меня спасла случайная бессвязность слов, понятных лишь наполовину... Любовь... Как наслажденье на страдание похоже...
– Опять ты что-то бормочешь, – сказал Эдик, протягивая ей большое, с румяным боком яблоко.
– Это яблоко только что пообедало облаком, – прошептала себе под нос Ленка.
– Пожалуйста, – не расслышал ее слов Эдик, – но для обеда с водкой одного яблока маловато.
– Ладно уж, – махнула рукой Ленка, – наливай, раз пришел.
Эдик открыл бутылку и разлил водку по стаканам.
– Разрезать бы... – Она протянула ему яблоко.
Эдик взял его, крякнул и разломил на две равные половинки.
– Ни фига себе! – восхитилась Ленка. – А что ты еще умеешь?
– Я много чего умею, – неопределенно ответил он, возвращая ей пол-яблока, – тебе будет что вспомнить.
– А почему обязательно мне, – улыбнулась Ленка, – а не Курочкиной, например?
– У твоей Курочкиной ярко выраженное бешенство матки, – хрустнув яблоком, произнес Эдик, – а бешенство, как известно, не лечится.
– Зачем ты так? – В Ленке вдруг проснулась женская солидарность.
– Ну хорошо, пусть не бешенство, – миролюбиво согласился Эдик, – но тяжелое обострение шизофрении явно имеет место.
– Ши-зо-фре-ни-я матки... – по слогам произнесла Ленка. – Это новое слово в науке, не находишь?
– Нам что, кроме гинекологии, больше не о чем поговорить?
– Ты первый начал, – обиделась Ленка.
– А ты нашла кого защищать! – вспылил Эдик. – Твоя Курочкина кого хочешь достанет!
– Где же справедливость? – усмехнулась Ленка. – Если женщина всех подряд достает, то у нее шизофрения матки, а если мужчина хочет отыметь все, что движется, то он, разумеется, мачо.
– Все верно, у нас с вами, бабами, разные ролевые функции. Мы должны осеменить вокруг себя как можно большее количество самок. А у вас за всю жизнь должен быть один-единственный самец, и тот для продолжения рода.
– Тебе не кажется, что у тебя с математикой что-то не совсем в порядке? – Ленка растопырила пальцы на обеих руках. – Если на земле мужчин и женщин приблизительно поровну, то и количество партнеров у них должно быть тоже одинаковым. Фифти-фифти, понимаешь?
– Ну не скажи! – не сдавался Эдик. – Не может оно быть одинаковым! Просто у кого-то всегда пусто, а это значит, что есть такие сучки, у которых, как бы густо ни было, им всегда мало.
– Да не мало им! – взорвалась Ленка. – Это ж сколько терпенья надо, чтобы всю эту копошащуюся кучу мужиков перелопатить, чтоб наконец найти его, одного-единственного.
– А испачкаться не боитесь?
– Жемчуг от навоза, не испачкавшись, не отделить.
Ленка вздохнула устало, как будто всю ночь занималась сортировкой и тут же улыбнулась:
– А все-таки хорошо жить!
– Ну наконец-то! – расслабился Эдик. – Убрала свои шипы.
– Не шипы, а колючки, – поправила его Ленка. – Шипы у розы, а я обыкновенная верблюжья колючка.
– Которая носится по всей пустыне и не может найти покоя?
– Скорей не покоя, а живительной влаги.
– А у нас с собой было! – Эдик протянул Ленке стаканчик с водкой. – За что будем пить?
– За мачо и мачалок! – произнесла тост Ленка.
– А может, за любовь? – предложил он.
– Пошла она... – Ленка неопределенно махнула рукой и, сделав глоток, добавила: – К какой-нибудь Фене.
– Зачем так жестоко?
– А как она со мной, так и я с ней.
– Наверное, тебя кто-то здорово обидел? – Эдик наклонился к Ленке и осторожно отвел прядь с ее лица.
У Ленки на глазах тут же выступили слезы.
– За любовь! – воскликнула она. – Хочешь за любовь, так выпьем за любовь, что нам сделается?
– По последней, – сказал Эдик, – у меня еще сегодня выступление.
– Ну да, – встрепенулась Ленка, – мы же не абы кто, мы же еще герои-любовники, менестрели, блин, поэты, барды...
– А ты сама-то кто такая? – запоздало поинтересовался Эдик.
– А я просто так, мимо пробегала, – захихикала Ленка, – дай, думаю, загляну, пописаю.
– Что с тобой? На старые дрожжи, что ли?
– Типа напилась?
– Ну да.
– А тебе что, завидно?
– Чего завидовать? – усмехнулся Эдик. – Я тебя к ночи все равно догоню.
Ленка взяла бутылку с водкой и сделала большой неловкий глоток прямо из горлышка:
– И не надейся!
Эдик встал на ноги и протянул Ленке руку:
– Ладно, пошли, а то автобусы без нас уедут.
Ленка оглянулась и увидела на поляне едва заметное оживление. Перспектива повторного бегства от реки в поисках города ее совершенно не привлекала, и она, опираясь на руку Эдика, тяжело поднялась с земли.
Не успели они выйти из своего укрытия на поляну, как к Эдику подбежала его подтанцовщица, а к Ленке – незабвенная Курочкина.
– Лена, ну где же ты была? – запричитала Любка. – Меня здесь никто не любит, никто не приголубит...
– А ты бы на болото, – продолжила в ее тоне Ленка, – отведать жабуляк.
– Какая же ты все-таки черствая, циничная, продажная... – едва сдерживая обильные пьяные слезы, проговорила Любка. – И за что только тебя мужики любят?
– А они меня и не любят, – успокоила ее Ленка и, обняв Курочкину за талию, повела к автобусам.
