Семен Малков - Расплата
В конце концов принял Виктор решение, собрался с силами, достал карандаш, бумагу и принялся за письмо.
«Здравствуй, Мишка! – выводил он неровным почерком. – Пишу сразу же, как получил твой сигнал с того света.
Я чуть не рехнулся от радости – ведь мы тебя давно похоронили.
Теперь будешь жить до ста лет, это уж точно! За всех нас – тех, кто вернулись горе мыкать, и тех, кто остались лежать в земле! – Он передохнул, шмыгнул носом и, помусолив карандаш, продолжал писать. – Только жаль, что ты несправедлив к Светлане. Она не просто баба, а человек с большой буквы! Видел бы ты, как она твою мать обихаживала, как Ольга Матвеевна ее любила! А что сына тебе родила, аборта делать не стала – это пустяки? Ну не дождалась, трудно было одной. Но ведь тянула, пока была надежда! Лучше бы ты с ней разобрался – ради сына. Вот мой совет! А обо мне не беспокойся, ты мне помочь ничем не можешь. Не теряй время на жалобы! Я сам себя казню за то, что сделал. Уж больно сильно двинул его костылем. Хоть и сволочь, но все же свой, русский человек.
Об одном лишь прошу – пиши почаще, если сможешь. Рассказывай мне, какая у тебя жизнь будет в Сибири. Для меня это единственная радость.
Твой друг Виктор».
Закончив такой большой труд, Сало полежал, отдыхая, и позвал санитара из заключенных, который относился к нему с сочувствием.
– Слушай, друг, отправь это письмо так, чтобы дошло, – мой кореш из афганского плена вернулся. Понимаешь, какое чудо? Спустя столько лет после войны! Сделай доброе дело – на том свете зачтется.
– Невероятно! Кто бы другой сказал – не поверил! – изумился медбрат и пообещал: – Не боись! Отправлю чин чином.
Письмо Сальникова он отправил без задержки, не пожалев конверта и марки, но Михаил его так и не прочитал. В тот день, когда оно пришло, занимался отправкой багажа в За-падносибирск малой скоростью. Домой забежал только перед отъездом на аэровокзал – забрать чемодан и опечатать комнату. Убегая утром по делам, проверил содержимое почтового ящика и потом уже в него не заглядывал.
Письмо Виктора доставили в полдень, и оно пролежало в ожидании адресата еще несколько месяцев, пока не сгорело в огне вместе с домом и всем оставшимся имуществом Михаила. Какие-то бомжи, ночевавшие на чердаке, устроили пожар и превратили старую московскую двухэтажку в пылающий костер. Деревянные перекрытия горели, как сухие дрова, и к прибытию пожарных от дома остались лишь кирпичные стены.
Но Михаил тогда еще этого знать не мог; его мучила другая проблема. Расхаживая по залу аэропорта в ожидании регистрации, он никак не мог преодолеть страстного желания проститься со Светланой, позвонить… Сердце разрывалось от тоски, душа страдала. До боли хотелось еще раз, напоследок, услышать ее голос. Что-то подсказывало – не все потеряно, между ними сохранилась живая нить… Но ожесточило его пережитое разочарование, сознание краха многолетних надежд; он подавил свои чувства и укротил свой порыв. «Нет, все кончено! Пусть живут своей семьей! – сказал он себе с мрачной решимостью. – Разбитый вдребезги кувшин не склеишь. Начну новую жизнь!»
Видно, сама судьба предрешила, чтобы вернувшийся после долгих лет страданий на чужбине урожденный князь Михаил Юсупов не узнал о том, что у него есть сын и их древний род продолжается.
Глава 25
ГРИМАСЫ СУДЬБЫ
В гостиной своей парижской квартиры Надежда, сидя в мягком кресле и потягивая через соломинку джин с тоником, смотрела по телевизору веселое шоу, когда вошел разъяренный Олег.
– Ну вот и рухнула моя карьера! Теперь наверняка загонят в какую-нибудь Кытманду! – с горечью выпалил он, тяжело опускаясь в стоящее рядом кресло.
– Как же ты и твой вонючий кобель допустили, чтобы вас застукала его квочка? Совсем потеряли голову? Ведь и ему в их «конторе» теперь врежут по первое число! Тоже мне Штирлиц!
– Полегче в выражениях, он – не тебе чета! – не отрываясь от телевизора, презрительно бросила Надя. – Такой мужик не пропадет. А тебе самое место в этом Кытманду. Чего ты стоишь без своего покойного дядюшки?
– А ты-то чего стоишь? – не остался в долгу Олег. – Даже этого невзрачного атташе от жены отбить не смогла. Он сразу от тебя отказался, покаялся…
Сказанное им больно ударило по самолюбию Нади. Вскочив на ноги, бросила ему с вызовом:
– Ну и что с того? И мне он такой не очень-то нужен. Вот вернусь домой и получше себе найду. Лишь бы поскорее нас развели!
Несмотря на скандал в посольстве – позорящий его и угрожающий поломать карьеру, – Олег не желал развода: все еще любил Надю и не хотел ее потерять. Он сразу сник и, запинаясь, униженно попросил:
– Может… все же… передумаешь? Я бы… не возражал… чтобы у нас… был ребенок… даже не от меня… Заботился бы… как о своем! Встречайся… с кем хочешь… люби, если… мной недовольна… Лишь бы ты была… в хорошем настроении…
– Ишь ты, какой… заботливый. – Надя уже остыла и, взяв в руки бокал с коктейлем, снова уселась в кресло. – Надеешься, что останусь с тобой, если будешь покрывать мои грехи? Напрасно!
– Но почему же?
– По кочану! – непримиримо взглянула она на мужа, сделав выразительный жест. – Потому, что сыта тобой по горло. Все! Возвращаюсь домой и начну заниматься разводом! Без меня, думаю, тебе легче будет замять этот скандал в посольстве. Пойду собирать вещи.
Олег мрачно покачал головой.
– Скандал уже не замять. Но если развода не будет, отец поможет получить приличное назначение в соцстрану. Не успел тебе сказать: меня вызвали в Москву, и ты можешь не спешить со сборами – улечу раньше тебя. Думаю, что удастся даже поехать вторым секретарем в Венгрию – так мне сказал посол. Будапешт – красивейший город!
– А я с тобой и в Соединенные Штаты не поеду, не то что к нищим венграм, – отрезала Надя, допивая коктейль и поднимаясь. – Считай, Олежек, что наше с тобой супружество кончилось!
Лидия Сергеевна проснулась поздно, но продолжала лежать в постели, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Самочувствие отвратительное: сильно болит голова, подташнивает… Окинув мутным взором комнату – кругом беспорядок – и увидев, что настольные часы показывают почти одиннадцать, она обеспокоенно пробормотала:
– Опять заведующая устроит выволочку… Что же на этот-то раз придумать? Ведь выгонят, как пить дать!
Минувшие годы очень ее состарили. Немногим больше пятидесяти, но выглядит она старухой. Прекрасная некогда фигура расплылась; в волосах полно седины – подкрашивать неохота; лицо опухло, под правым глазом здоровенный синяк. Новый друг и сожитель – слесарь-сантехник поставил: здоровенный детина, заросший рыжими волосами; моложе ее лет на десять. Приехал он на заработки с обнищавшей Украины, там у него семья.
