Розамунда Пилчер - Карусель

— Вот уж чего я не понимаю, — сказала Феба, натягивая шляпу поглубже, — так это почему именно я? Я же не близкая подруга миссис Толливер. У нее куда более тесные отношения с теми прекрасными дамами, с которыми она играет в бридж. Вероятно, это имеет какое-то отношение к Шарлотте. Она знает, как мне нравится девочка. Вот в чем дело. Должно быть… — она внезапно прервала свою речь и спросила:

— Пруденс, почему мы едем так медленно? Ты все еще на второй передаче.

Я переключилась на третью, и мы поехали чуть быстрее.

— Нам надо спешить.

— Я знаю, — ответила я. — Но мне надо кое-что тебе рассказать, и я не хочу, чтобы мы приехали к миссис Толливер до того, как я закончу.

— Что ты хочешь мне рассказать?

— Возможно, это не имеет никакого отношения к тому, о чем она хочет с тобой поговорить. Но сдается мне, что это не так. Не знаю, должна ли я вообще что-то говорить, но как бы там ни было, я все-таки расскажу.

Феба глубоко вздохнула.

— Это касается Шарлотты, не так ли?

— Да. Дэниел — ее отец.

Морщинистые руки Фебы не шелохнулись и остались лежать, сцепленными на колене.

— Это он тебе сказал?

— Да, вчера.

— Ты могла бы рассказать мне об этом вечером.

— Он не просил меня это делать.

Мы ехали так медленно, что мне пришлось опять переключить передачу, когда машина взбиралась на невысокий склон перед церковью.

— Значит, у них с Аннабель все-таки был роман.

— Да, как видишь, это не было всего лишь небольшой интрижкой. В конце того лета Аннабель сказала Дэниелу, что у нее будет от него ребенок. И Дэниел рассказал об этом Чипсу. Чипс усомнился в том, что это непременно его ребенок, — он мог быть и от другого мужчины. Чипс подступился с этим вопросом к Аннабель, и в конце концов она призналась ему, что не знает наверняка, чей это ребенок.

— Я никогда не могла понять, почему Дэниел тогда так стремительно отправился в Америку. То есть он говорил об этом все лето, и я знала, что он туда собирается, но вдруг он в одночасье собрался уезжать. И уехал.

— И не возвращался целых одиннадцать лет.

— Когда он понял, что она его дочь?

— Как только увидел, как она сидела там на дамбе и пыталась под дождем дорисовать картинку.

— Но как он догадался?

— Она очень похожа на его мать в этом же возрасте.

— Стало быть, нет никаких сомнений.

— Да, у Дэниела нет ни малейших сомнений.

Феба умолкла. Чуть погодя она тяжело вздохнула и сказала невпопад:

— Ох, дорогая моя.

— Извини, Феба. Не очень-то приятно рассказывать такие вещи.

— Возможно, каким-то косвенным образом я уже догадывалась об этом. У меня с Шарлоттой всегда были такие же близкие отношения, как с тобой. И с Дэниелом. В ней были какие-то черточки… манеры… в них было что-то знакомое. То, как она держит карандаш, обхватывая его всеми пальцами. Дэниел держит его точно так же.

— Чипс так ничего и не сказал тебе?

— Ни слова.

— Возможно, и мне не следовало. Но если тебе предстоит услышать от миссис Толливер какое-нибудь шокирующее откровение, то лучше быть к этому готовой.

— Пожалуй. Это поворот вполне в духе художественных романов. — И без большой надежды она добавила: — А может быть, все это связано с грядущим чаепитием Женского института. Тогда твоя неожиданная новость окажется совсем ни к чему.

— Это не моя новость. И если бы я не рассказала тебе, Дэниелу все равно пришлось бы это сделать. И ты не хуже меня знаешь, что все это никак не из-за чаепития Женского института.

Продолжать разговор было некогда. Даже с нашей черепашьей скоростью мы уже преодолели короткий путь от Холли-коттеджа до Уайт-Лодж. Перед нами были ворота, аккуратный подъезд к дому и посыпанная гравием площадка перед фасадом. Но сегодня парадная дверь была распахнута, и как только мы подъехали к лестнице, миссис Толливер выбежала из двери и спустилась к нам по ступенькам. Интересно, подумала я, не дожидалась ли она нас прямо в холле, сидя на одном из этих неудобных уродливых стульев, которые предназначены не столько для сидения, сколько для того, чтобы на них сбрасывали пальто или оставляли свертки.

Внешне она была такой же аккуратной, как и всегда. На ней была обычная прекрасно скроенная юбка, простая блузка, шерстяная кофта глубокого кораллового цвета, ожерелье и серьги из хорошего жемчуга. Седые волосы уложены в аккуратную прическу.

Но ее внутреннее смятение все же было заметно. Она явно была очень сильно расстроена, а ее лицо покрывали пятна, словно она недавно плакала.

Феба открыла дверцу машины.

— Феба, как это любезно с твоей стороны… как хорошо, что ты приехала.

Она остановилась, чтобы помочь Фебе выйти из машины, и увидела меня, сидевшую за рулем. Я слабо улыбнулась.

— Пруденс не могла не приехать, — сказала Феба отрывисто, — она должна была меня довезти. Вы не будете против, если она войдет вместе с нами?

— О… — миссис Толливер явно была против, но ее напряженное состояние сказалось в том, что дальше этого слова ее возражения не пошли. — Нет-нет, конечно, нет.

Мне совершенно не хотелось заходить. За последние два дня в моей жизни Толливеров было более чем достаточно, но Феба явно хотела, чтобы я пошла вместе с ней, поэтому я вышла из машины и последовала за ними в дом, стараясь сохранять незаинтересованный и равнодушный вид.

Холл был вымощен камнем и устлан очень старыми персидскими коврами. На второй этаж вела изящная лестница с коваными перилами. Я затворила за собой дверь и миссис Толливер повела нас через холл в свою гостиную. Она подождала, пока мы вошли, и плотно притворила дверь, словно боялась, что нас кто-то может подслушать.

Это была большая стильно обставленная комната с высокими окнами, выходящими в сад. Утреннее солнце еще не проникло сюда, поэтому в комнате было прохладно. Миссис Толливер поежилась.

— Тут холодно. Надеюсь, вы не мерзнете… такая рань… — в ней проснулись инстинкты гостеприимной хозяйки. — Может быть… разжечь огонь?..

— Мне совсем не холодно, — сказала Феба. Она выбрала стул и решительно уселась на него, завернувшись в свое пестрое пончо и скрестив ноги словно царственная особа.

— Так что же все-таки случилось?

Миссис Толливер подошла к пустому камину и встала около него, опершись на край каминной полки.

— Я… я даже не знаю, с чего начать.

— Начните с начала.

— Ну, — она глубоко вздохнула, — вы знаете, почему Шарлотта сейчас у меня?

— Да, у них в школе взорвался бойлер.

— Это верно. Но главная причина в том, что ее мать, Аннабель, сейчас на Майорке. Поэтому дома за ней некому было присматривать. Вот… вчера вечером мне позвонили, примерно в половине десятого… — она сняла руку с каминной полки, отвернула манжету и вытащила тонкий носовой платок, отороченный кружевами. Продолжая говорить, она вертела его в руках, и выглядело это так, словно она хотела разорвать его на кусочки.