Ирина Степановская - Вслед за Ремарком
Они еще постояли с Михалычем, помолчали.
– Я все надеялся, знаешь, что это кто-то со стороны нахулиганил, – опять сказал Роберт, смотря куда-то вдаль. – Все думал, что мы ошибаемся насчет своих, не могут они нам такую подлость устроить! Ведь мы, когда надо было, им помогали. А они с нами вот теперь как. По волчьему закону. Это что же, Михалыч, значит, война?
– Война, мой мальчик, была пятнадцать лет назад, когда я был офицером, ты – солдатом, а Володя – врачом в госпитале, – задумчиво сказал ему мастер. – А то, что происходит у нас в школе, – не война. Это глупость и крысиная возня. Снять бы штаны да отодрать ремешком того дурака, который разбил нам машину, но воспитание детей находится в ведении детских садов и школ. Но я настолько устал воевать, что нахожу удовольствие в том, чтобы их простить! И ты живи спокойно, не думай о дряни. Это все у них напускная романтика, игра в мафию. Посмотрим пока, что будет дальше!
– То, что они сделали, не игрушки, а подлость. А подлость не должна оставаться без ответа.
– Есть разница, дружок. Одно дело – когда надо ответить за жизнь товарища, и совсем другое – когда хочется заработать лишние бабки! – Михалыч подошел к Роберту и положил ему руку на плечо. – Возраст у нас уже не тот, чтобы по каждому поводу кулаками махать. Смотри, скоро пять часов. Иди открывай учебную комнату. Скоро придут твои ученики.
– Да не хочу я идти! – вдруг взбрыкнул Роберт. – Надоели эти занятия, хочется настоящего дела! Михалыч, давай поищем еще какую-нибудь работу! Уйдем отсюда!
– Какую же ты хочешь работу? Разве ты мог бы заделаться фирмачом, ходить важным начальником в пиджачной паре и галстуке? Сидеть за компьютером, разговаривать на других языках, работать в банке? Разве не хорошо нам здесь, в нашем мире? Среди моторов, машинного масла, бензина, в мире, который мы хорошо знаем? Разве мы здесь не принадлежим самим себе?
– Но ведь ты же продаешь машины? Возьми меня с собой! Ведь это тоже мир свободных парней без офисов и без белых воротничков…
– Я езжу за машинами редко, раз или два в год, когда уж очень сильно припрет насчет денег, – ответил Михалыч. – Перегонка – дело не безопасное.
– Но тебя же пока Бог миловал?
– Миловал. Но бесконечно милостей ждать нельзя ни от кого, тем более от Бога. Если бы не мои родные, которых надо кормить, одевать, учить, никогда не стал бы рисковать, мотаться за этими машинами. И тебе, Роберт, не советую. Попробуй поискать здесь то, что тебе по душе.
– Да что искать? Частный извоз я попробовал. Тоже не так чтобы очень сладко – возить всяких придурков. Да и убивать слишком часто стали водителей из-за машин; я перестал этим заниматься.
– Вот видишь! Держись за своих учеников. В каждой группе кто-то учится дополнительно – все-таки прибыль.
– Не хочу больше! – Вид у Роберта был какой-то помятый, усталый. – Они все тупые, хотят только жать на педаль и крутить баранку. Устройство автомобиля знать не хотят. Крутить мозгами – не могут. Спрашивают – сервис на что? Тетки под пятьдесят стараются, но габариты у них… Как только сядут – салон перекашивает!
– Да ладно тебе все выдумывать! – добродушно ответил Михалыч. – Не сгущай-ка ты краски. Вижу я, какие красавицы у тебя в группе, что Лиза твоя, что эта… Пат. Если уж ты будешь тут передо мной речи толкать, кто тогда народ учить будет? Те молодые обормоты, что ли, которые нам машину сломали? Иди, Роберт, народ тебя ждет! Вон, у беседки, все в сборе.
Роберт потушил сигарету в банке с водой. Медленно встал, вздохнул.
– Спокойный ты человек, Михалыч! Вот тебе бы надо преподавателем быть.
– Каждый, Роберт, сидит на своем насесте. Я с машинами возиться люблю. Подкинешь учеников на езду – и спасибо! Опять же если с машиной что – я тебя всегда выручу! Новички и так всего боятся, – приговаривал он. – Пусть ездят спокойно, я сделаю так, чтобы машина в дороге не барахлила.
У беседки действительно собралась большая группа учеников, но ни Лизы, ни Нины среди желающих обучиться вождению не было. Лиза не имела манеры вообще кого-либо предупреждать о своих поступках, но Нина сознательно выполняла свое решение не ходить больше в школу. И пока вся группа изучала в школе очередные подвохи дорожного движения, она, устроившись дома, на диване под бежевой лампой с коричневой каймой египетского рисунка, дочитывала последнюю главу романа «Три товарища». Вот она перевернула последнюю страницу и задумалась. Неизвестно почему, она ожидала большего. Говоря по совести, страницы, посвященные ремонтным работам в гараже и дракам, она читала не так уж внимательно. Ее интересовали те части, в которых говорилось о Пат.
«Романтическое создание, нежный цветок, погибший в расцвете красоты… Что у меня с ней может быть общего? Почему они так назвали меня? – все не выходили у нее из головы слова Ленца. – Они меня не знают, да и я их тоже…» Она то открывала книжку, то закрывала ее, разглядывала обложку. Трое молодых парней и тоненькая девушка стояли на обочине шоссе возле старой машины.
«Любовь красива именно тем, что недолговечна… Но если разобраться, чем так уж хороша Пат? Жить или умереть – от нее не зависело. Она была красива, но в мире полно красивых женщин… – Нина задумалась. – Значит, дело было не в Пат. Дело было в ее парне, который нашел свою женщину-мечту, а она умерла. И собственно, ее смертельная болезнь окрасила всю историю в романтические тона. Не было бы болезни, что представляла бы собой Пат? Свободная бездельница, пока позволял возраст, пока были деньги. Разве лестно быть похожей на нее, если вдуматься? – Нина проворачивала ситуацию так и сяк, но не могла найти ответа. – Значит, все дело в ее внешности? Хорошенькими женщинами любуются, их берегут, как предметы искусства, а остальные должны работать как лошади? Нет уж, если скачки – значит, для всех!» Эта мысль показалась ей справедливой.
Пришел Кирилл, она покормила его ужином. Он что-то опять говорил о своих делах, о приезде Шарля Готье. Она была рассеянна, подала сначала второе, потом салат. Он даже рассердился:
– Ты не слушаешь?
– Слушаю!
– Ну повтори, что я сказал?
Она пожала плечами. Действительно, она слышала, что он что-то говорил, но мысли ее были в этот момент далеко. Да и говорил он все время одно и то же: про свою карьеру, приезд этого француза и о том, что хорошо было бы стать самому самым главным управляющим и вести все дела.
«Конечно, это важно для него, – думала она. – Но неужели он не может спросить, как я провела этот день? Не было ли мне грустно, не болела ли у меня голова?»
– То ты недовольна, что я не разговариваю с тобой, то не слушаешь, когда я говорю! – бурчал Кирилл.
– А ты даже не спросишь, хожу ли я в школу? – вдруг неожиданно сказала Нина.
