Поздний экспресс - Дарья Волкова
В падающем из прихожей свете его силуэт на фоне кухонного окна кажется почти сюрреалистичным. Он стоит спиной, широко расставив руки, уперев их в самые края подоконника. Рубашка выбилась из брюк. Неудивительно. А голова… голова наклонена так низко, что ее почти не видно выше широких плеч. Этакий осовремененный вариант всадника без головы.
Непрошеная, неожиданная жалость кольнула сердце. И ощущение, странное, неведомо откуда… наверное, исходящее от его понуренного вида, от почти зримого напряжения в плечах, в руках. Что ему сейчас больно. Больно и плохо. Едва ли не хуже, чем ей.
– Вик…
Он вздрогнул. Так явно, ощутимо, словно она ударила плетью, а не тихо произнесла его имя. Медленно поднял голову. И их взгляды встречаются в темном и бесстрастном оконном стекле.
Он может даже не говорить ничего. Она откуда-то точно знает, будто научилась читать его мысли. Или это так ярко видно в его лице, в его глазах. Раскаяние, сожаление, стыд. Всё вместе, и всё это просто душит его. Его губы дрогнули, но сказать ничего так и не смог. Да и не нужно ничего говорить. Она всё понимает так, без слов.
Он, как завороженный, смотрит в стекло. В котором отражается, как она медленно подходит к нему. Встает у него за спиной, теперь он ее не видит, видит только свои больные глаза на бледном лице. Ненавидит себя, жгуче, остро ненавидит себя за то, что он с ней сделал. Ненавидит так, что сбивается дыхание. Никогда, никогда она не простит его! И он себя не простит. Не простит и не оправдает. Потому что такое нельзя оправдать ничем.
Ее руки обнимают его, перехватив поперек живота. Щека прижимается к спине. Он каменеет. Спит? Бредит? Отключился? Это не может быть правдой! Может, ему просто приснилось всё, включая то, как он ее…
– Вить…
Нет, не сон…
– Прости меня, – срывается вдруг с пересохшего, будто сутки не пил, языка. Получается хрипло, надтреснуто. Но это не важно. Будто способно одно это слово «прости», исправить то, что он сделал.
А она вдруг обнимает его еще крепче, и еще крепче прижимается щекой к спине.
– Хорошо.
Все-таки сон. Она не может этого сказать…
– Витя, повернись, пожалуйста. Посмотри на меня.
Он так яростно трясет головой, что «пружинки» волос подскакивают. Нет, это точно сон…
– Вик… пожалуйста…
Слегка отстраняется, тянет его за руку. И он послушно оборачивается. Это ведь сон, во сне можно, она простит его…
Светло-голубые глаза, измученные, полные стыда и раскаяния. Темно-синие, серьезные, в которых неожиданное понимание и прощение. Глаза в глаза – он и она смотрят друг на друга.
Голубые глаза закрываются. Он шепчет с какой-то обреченной надеждой:
– Надя… прости меня… пожалуйста…
Синие глаза закрываются. Она снова прижимается щекой, теперь к его груди, там, где в диком ритме колотится сердце.
– Вик… обними меня… пожалуйста…
Он прикасается к ее спине робко, почти невесомо.
Они так стоят долго, молча. А потом Надя поднимает на него взгляд. Фантастическое ощущение полного понимания не покидает. А еще – чувство своей полнейшей власти над ним. Она сейчас может сказать ему то, что согнет его от стыда и боли пополам. Или то, что исцелит их обоих.
– Поцелуй меня, Вик…
– Нет! – неверяще, потрясенным выдохом.
– Да… – вставая на цыпочки, почти ему в губы.
– Нет! – Он бы отшатнулся, но сзади подоконник. – Не надо! Я не могу… Я же…
– Придется самой, – вздыхает Надя.
Вик боится. Боится самого себя. Боится того, что сделал. А вот ей не страшно. Такой трогательный. Окаменевшие плечи под ее руками, замер, даже вдохнуть глубже боится. И губы… губы сжимает совершенно как девчонка.
– Витя-я… – Наде вдруг становится… смешно. Необыкновенно легко и весело, что странно, учитывая то, что произошло совсем недавно. Но она начинает его понимать, понимает, что он сорвался, даже догадывается – почему, но она осмыслит это потом. А сейчас она просто чувствует его настроение, состояние, его всего. И это кружит голову. Дарит чувство совершенной власти над ним. И этой властью хочется воспользоваться. Исключительно во благо их обоих. – Прекрати сопротивляться. Что ты как маленький…
– Надя… Как я могу после…
Она пользуется тем, что его губы размыкаются. И бесстыдно засовывает язык ему в рот. Сопротивления Вика хватает совсем ненадолго. А потом он со стоном прижимает ее к себе, всё еще не веря в чудо, произошедшее с ним. Она дала ему второй шанс. И он ни за что его не испортит. Как испортил всё в первый раз. Он больше не обидит ее. Не причинит боли.
Так они не целовались никогда. Это не похоже на те поцелуи-демонстрации, что были у них в избытке. Не похоже на их единственный настоящий поцелуй, после которого она натворила столько глупостей. И тем более это не похоже на то, как он ее целовал совсем недавно.
Нежно. Выворачивающе душу нежно. Губы – совсем не такие, как полчаса назад. Мягкие, ласковые. Он целует ее, он дирижирует их поцелуем, но делает это так, что ей совершенно не хочется перехватывать инициативу. И она только позволяет и наслаждается.
Губы Вика отрываются от губ Нади, он беззвучно что-то шепчет ей в висок. Она знает – что. Глупый. Она простила. Она просто не могла поступить иначе. И снова нежные касания губ и языка. Кружит голову, сбивает дыхание. В висках уже шумит и…
– Витя…
– Да? – выдыхает ей тепло прямо в ухо, вызывая новый табун мурашек по телу.
– Меня ноги не держат. Хочу лечь, иначе упаду прямо здесь и сейчас.
Он безропотно подхватывает ее на руки.
И на кровать он ее опускает бережно, словно Надя хрустальная. А вот попытку отстраниться она пресекает, перехватив за плечо так, что ему приходиться упереться коленом в матрас рядом с ее бедром, чтобы не упасть сверху.
– Куда?
– Отдыхай. – Он еще пытается освободиться.
– Я пока не устала! – Рывок за плечо на себя, и больше от неожиданности, чем от ее движения он падает. Успевает подстраховать себя рукой, перекатиться через нее. Разорванное платье позволяет ей закинуть бедро на него, обхватить рукой
