Белый плен. Двое во вселенной - Катрин Корр
– Я забыла, извини, – поворачиваюсь к нему с улыбкой. – Говорю же, работы много и вылетело из головы. Ты и без меня справишься, и мы оба это отлично знаем.
– Завтра мы едем на аукцион вместе, – смотрит на меня прямо. – Объявим о наших планах на совместную жизнь, чтобы все, кого это так волнует, знали, кто мы друг другу.
– А как же мой отец и Натали? Твоя семья? Разве это честно по отношению к ним?
– Они уже в курсе наших планов, а несчастная общественность продолжает находиться в недоумении.
– Ну и пусть, – пожимаю плечами. – Что с того?
– Меня беспокоит только твое самочувствие и то, как на него влияют недоумки с бедной фантазией. Да и сомневаюсь, что тебе нравится читать дерьмо о себе.
– Я бы не читала «дерьмо о себе», прояви ты хоть чуточку уважения, которое требуешь от меня. Лицемерие тебе не к лицу, Кристиан.
Широкая бровь ползет вверх.
– Я слышал, что у беременных женщин переменчивое настроение. Под лихими играми гормонов они способны ловко приписать собственную ошибку другому, потому что признание её равносильно унижению. Никто не любит ошибаться.
– Я что-то не поняла, – отшатываюсь, оборонительно сложив руки на груди, – ты считаешь меня виноватой в чем-то?
– Разве что в своих суждениях, основанных на наивности, пожалуй. Ты слишком доверчива и с легкостью впускаешь в свою жизнь новых людей, не замечая их истинных намерений. Полагаю, сегодня ты в этом наглядно убедилась, не так ли?
Не верю своим ушам. Не верю собственным глазам, перед которыми восседает холодный король, вздумавший поучать меня!
– Ты прав, – говорю не своим голосом. – Смотрю на тебя и думаю, как же глубоко я заблуждалась. Решительный, верный своему слову и не пасующий перед грузом ответственности, на самом деле оказался типичным свободолюбивым гордецом, который чувствует себя сильным только, когда имеет возможность контролировать чужую жизнь!
– Кто-то сегодня не в настроении? Неужели поцелуй хирурга был настолько ужасен? Очень надеюсь, что теперь-то ты поняла, какой именно им движет интерес, – усмехается и встает на ноги. – Завтра в двенадцать едем к врачу. В семь аукцион, но будь готова к шести. Очень надеюсь, что после сегодняшней демонстрации той очевидности, которой до тебя было не достучаться, ты перестанешь летать в облаках и ставить, прежде всего, свою репутацию под удар.
– …Ты что, всё это подстроил?
– «Всё это» – что именно? – Уголки его губ подергиваются. С самым невозмутимым видом Кристиан обходит журнальный столик и останавливается напротив меня. В его глазах я мышка в лабиринте, а он – мой властный и изобретательный хозяин. – Это был первый и последний раз, когда я позволил другому мужчине прикоснуться к тебе. – Низкий голос превратился в холодную сталь. – Если бы до тебя сразу доходили мои слова, если бы ты прислушивалась ко мне и доверяла, этого бы не случилось. Но я рад, что в твоей голове прояснилось, вижу по твоим глазам. А теперь запомни одну очень важную вещь: я переломаю кости любому, кто впредь посмеет прикоснуться к девушке, которая носит под сердцем моего ребенка. Скажу тебе честно, я очень хочу, чтобы этот твой герой-хирург предпринял ещё одну попытку дотронуться до тебя своими профессиональными пальцами. С радостью переломаю каждый по очереди и буду наслаждаться приятными звуками.
– Ты в своем уме? – вспыхиваю, как спичка и с силой ударяю его по груди. – Ты кто такой, Кристиан? Кто ты, чтобы угрожать мне и моим друзьям?!
– Какие могут быть угрозы, Кристина? Я и волоску не позволю упасть с твоей головы! Но то, что случилось сегодня, произошло только из-за тебя! Я говорил тебе, чтобы ты не смела встречаться с ним! Что его интерес к тебе на лбу большими буквами написан, но что сделала ты?
– Я ничего не сделала! – кричу ему в лицо. – Я была на работе, Кристиан! Это не я приехала к Владу, а он ко мне!
– В том-то и дело, что ни черта ты не сделала! Что тебе мешало сказать Альберту выпроводить его? – Черные глаза леденеют. – Вместо того, чтобы отправить недотепу на все четыре стороны, ты принялась любезничать с ним и, в конечном итоге, спровоцировала его на действия, от которых я по стене его размазать хочу! Пока ты не родишь ребенка, пока ему не исполнится три года, никто, слышишь, НИКТО не смеет прикоснуться к тебе! Ты – моя и об этом должно стать известно каждой бродячей собаке! – свирепел он с каждой секундой. – Если ты не хочешь, чтобы прекрасная карьера твоего бывшего друга так скоро закончилась, делай так, как я тебе говорю! Мы с тобой плывем в одной лодке, и даже там нужно соблюдать правила! Я уважаю тебя, ты уважаешь меня и никак иначе! Я не позволю, чтобы наши с тобой имена сверкали в мерзких статьях об изменах и прочей чепухе!
– Не кричи на меня, – произношу, застыв на месте, как статуя. – Не смей больше повышать на меня голос.
Нога ноет, но я, вцепившись пальцами в края столешницы, стою ровно и неподвижно.
– Я этого не хотел. Но у меня эмоции бьют через край, когда всё идет не так.
– Не так, как необходимо тебе? – спрашиваю, видя перед собой совершенно незнакомого мне человека.
– Мне часто приходится менять свои планы, подстраиваться под сложившуюся ситуацию и искать пути решения. В нашем с тобой случае я уже всё предусмотрел. Всё решил. Единственное, что пока шатко-валко – ты, Кристина. Объясни мне, как заставить тебя…
– Не надо меня заставлять что-то делать! Я не твоя домашняя собачонка! – перебиваю.
Кристиан терпеливо вздыхает и бросает на меня сердитый взгляд.
– Я обеспечу тебя всем необходимым, выстрою вокруг тебя настоящую крепость, чтобы ничто извне не отвлекало тебя от мыслей и заботе о нашем ребенке! Я позволяю тебе взять на себя эту часть нашей сделки, а сам беру под контроль ту, в которой фигурирует проклятый официоз и наши имена!
– Что делаешь? – часто моргаю. – «Позволяешь» мне заботиться о моем ребенке?
– Это наш ребенок, – поправляет он. – Связующее звено между нами. Я очень надеюсь, что после сегодняшних событий и этого разговора ты, наконец, протрезвеешь и поймешь – жизнь больше не будет прежней, но это не значит, что ей пришел конец. Наоборот, Кристина, всё только начинается. Прими это. Смирись с её условиями. Сдайся ей и просто плыви
