Монстр из отеля №7 - К. В. Роуз
Затем Саллен толкает меня к креслу, и я поворачиваюсь к нему, подняв руки и чувствуя головокружение от его резких движений и внезапной свободы.
— Сядь в кресло, Солнышко, — тихо говорит он, глядя на меня. — И я дам тебе все, что ты хочешь.
Правда, мы будем чудовищами, отрезанными от всего мира; но из-за этого мы будем более привязаны друг к другу
«Франкенштейн», Мэри Шелли
Глава 18
САЛЛЕН
Мы входим в собор через заднюю дверь.
«Санктум». Это игровая площадка 6, и на нее Райт приглашает только тогда, когда есть срочная работа. Хотя здесь я не увижу никого, кроме остальных “детей”, как нас обычно называют, несмотря на то, что мне почти двадцать.
И, возможно, из-за этого никто из них не появится. Вон, Айседора, она.
Мне следовало подумать об этом раньше.
Я просто невероятно тупой.
За мной с лязгом закрываются двойные двери, и я чувствую жар и зуд подо всей своей одеждой. Мне не следовало приезжать. В вестибюле, где мы обычно вместе сидели в ожидании, сейчас никого не будет. Это всё светлые воспоминания многолетней давности. Прошло немного времени с тех пор, как на 6-ой собиралось много участников Райта, и мне следовало бы хорошенько подумать, прежде чем себя обнадеживать. Но когда Штейн спросил, не хочу ли я выйти из дома и поехать в «Санктум» (один из немногих случаев, когда он предложил ненадолго меня освободить), единственное, о чем я думал, это она.
Но теперь, когда я мыслю ясно, а не цепляюсь за глупые мечты, мне становится понятно, что ее здесь не будет. У нее есть чем заняться. Мне уже приходилось видеть ее с Воном, в его машине. И Космо в машине у нее.
Может, она сейчас с ними трахается, а я понапрасну проделал весь этот путь на заднем сиденье бронированного мерседеса Штейна. Мне следовало остаться дома. Следовало…
Штейн берет меня за запястье, скользнув рукой по моей толстовке, и боль от оставленных им ожогов вырывает меня из смятения.
Я вскидываю голову, но смотрю на него сверху вниз. Я вымахал выше ростом, но храбрее не стал.
Его светлые голубые глаза сверкают в свете горящей над нами люстры посреди пустого заднего вестибюля. Зал полон камня, мрамора и холодного воздуха. Здесь сильно пахнет ладаном, но Штейн крепче сжимает мне запястье, и я чувствую аромат зажатой у него в зубах персиковой тянучки.
Я не морщусь, не моргаю и не вздрагиваю.
Если я это сделаю, будет только хуже.
Другой рукой он разглаживает свой черный галстук, и я вижу у него на пальце золотое обручальное кольцо. На его внутренней стороне вырезано имя моей матери. Мерси. После того как она умерла, у меня ничего не осталось.
— Как ты себя чувствуешь, Салли? — с улыбкой спрашивает Штейн, и на его коже цвета слоновой кости появляются ямочки, а из-за конфеты во рту немного выпячивается щека.
У Штейна копна черных волос, они темнее моих и резко контрастируют с его голубыми глазами. Когда я был помладше, он часто поражался, как же я похож на свою мать.
Коричневые волосы, карие глаза. Тогда с его помощью эти гены зазвучали божественно.
Теперь это не останавливает его от попыток рвать их (а точнее меня) в клочья.
— Хорошо, — выдержав его взгляд, выдавливаю я, пока он сжимает мое запястье.
Я хочу, чтобы кто-нибудь вошел в одну из этих массивных, украшенных замысловатой резьбой дверей, расположенных у него за спиной на приличном расстоянии друг от друга и ведущих в «Санктум». Зашел и прервал этот момент, когда его безраздельное внимание снова приковано ко мне.
Но никто не заходит.
Никто никогда не заходит.
Позади меня, за тонированными стеклами входных дверей, притаилась ночь, и именно это время мне обычно нравится больше всего. Даже таким монстрам, как Штейн, иногда приходится спать.
Однако сегодня вечером собрание на 6-ой, видимо, продлит мои дневные страдания.
— Отлично, — говорит Штейн, еще глубже впиваясь кончиками пальцев мне в кожу.
От его грубой хватки ожог от прямоугольных розовых резинок вспыхивает болью. Затем Штейн притягивает меня к себе, так что мои ботинки скользят по мраморному полу.
Он наклоняется, его губы касаются моего уха.
— Если ты хотя бы заговоришь с Карией Вен, глупое, дерзкое дитя, я покажу тебе, что могут сделать ножницы с твоими межпальцевым промежутками.
Страх давит мне на мочевой пузырь, а Штейн отпускает меня и, снова поправив галстук, отступает назад так, будто я вызываю у него отвращение.
— Ее родители преданы мне, — продолжает он тихим голосом, который никто, кроме меня, не услышит. — Но все мы знаем, что ты омерзителен. Если ты поставишь ее в неловкое положение, то станешь причиной раздора и дорого за это заплатишь. Такой как ты никому не нужен, Салли. Никому, кроме меня. И если жизнь Карии станет проблемой, я позабочусь о ее смерти.
«Да, тогда у меня тоже не будет причин оставлять тебя в живых».
Но я знаю, что Кария в безопасности, потому что никогда ничего с ней не начну. У меня для этого не хватит смелости. Так что громче всего у меня в голове раздается фраза: «Такой как ты никому не нужен».
— Не знаю, зачем вы меня сюда притащили, — говорит Вон.
— Это Айседора тебя притащила, — чинно отвечает Кария.
— Потому что ты притащила меня, — возражает Айседора, и Кария растягивает свои розовые губы в ухмылке, как будто это правда.
Тем не менее, она закатывает глаза, тихо говорит: «Неважно» и смотрит на меня.
Я сижу один в другом конце вестибюля, опустив голову и сунув руки в карманы толстовки. У меня внутри все сжимается; это началось с тех пор, как я вошел сюда и обнаружил тут их троих. Я удивлен, что они пришли; я ожидал, что
