Свободен - 2. - Елена Лабрус
— Знаете, Ланочка, на моём веку, дай бог памяти, я провела тысячи церемоний, но первый раз делаю это на кухне, — улыбается она.
— Это же замечательно, что до сих пор есть вещи, что происходят с нами впервые, — кладёт на стол бархатную коробочку Валька.
— Это замечательно ещё и тем, — не уступает ему в красноречии заслуженный работник бракосочетательной индустрии, — что нет ничего надёжнее союзов, что заключаются вот так, по велению сердца и требованию души. Поэтому я буду краткой, — она смотрит на часы на своей руке, — а то меня ещё там редиска на даче ждёт. И как законный представитель департамента записи актов гражданского состояния я обязана спросить: является ли ваше решение стать супругами и создать семью искренним, взаимным и свободным? Лана Валерьевна, — подглядывает она в талмуд, что положила перед собой на столе, — согласны ли вы взять в мужья Артёма Сергеевича?
— Согласна, — одёргиваю я домашнюю футболку.
— Артём Сергеевич? — поворачивается Раиса Константиновна. — А вы согласны взять в жёны Лану Валерьевну?
— Согласен, — смотрит он прямо на меня, пробирая до мурашек своим прямым волевым взглядом.
— Если есть причины, по которым эти двое не могут быть вместе, назовите их или замолчите навсегда, — обращается она к Вальке с Леной прямо как католический священник и явно не по протоколу.
На что Ленка красноречиво застёгивает рот на молнию, а потом поворачивается к Вальке и проделывает то же самое с его ртом.
— С вашего взаимного согласия, выраженного в присутствии свидетелей, ваш брак регистрируется. Прошу скрепите подписями ваш союз, — протягивает она мне ручку, я передаю её Танкову, а уже он Вальке.
Ленка ставит свою подпись последней.
— В полном соответствии с Семейным Кодексом Российской Федерации, согласно составленной актовой записи о заключении брака, скреплённой вашими подписями, ваш брак регистрируется. И является законным, — торжественно смотрит Раиса Константиновна в документ, а затем на нас. — Объявляю вас мужем и женой.
— Ура! — кричит Ленка, хлопая в ладоши и подпрыгивая.
Валентин открывает шампанское.
— Я уже могу поцеловать невесту? — улыбается Танков, подтягивая меня к себе.
— Нет, — разворачивает к нам Раиса Константиновна. — Ещё распишитесь вот здесь, — разворачивает она к нам гербовую бумагу.
— А теперь? Могу? — снова интересуется Танков, возвращая ей ручку.
— Кольца, Артемий! — открывает коробочку Воронцов.
— Вот чёрт, — выуживает, волнуясь, Мой Неуклюжий моё обручальное кольцо. — Сдавайся, Танкова!
— Сдаюсь, Артём Сергеевич, — сама попадаю я пальцем в блестящий ободок жёлтого металла.
Со своим, то есть с его кольцом я справляюсь лучше. Но оба садятся как влитые.
— А теперь? — снова интересуется мой, чёрт побери, Муж.
— А вот теперь… Горько! — поднимает свой бокал Раиса Константиновна.
И подхватив меня за шею, плевать он хотел и на эту тётку, и на Вальку, красноречиво закатившего глаза. Мягко напирая, словно он ведёт меня в танце и жадно впиваясь в мои губы, мой Танк ненавязчиво выводит меня в коридор.
— Я обещал, что сегодня ты проснёшься моей женой, — шепчет он, прижимая меня к стене. — Прости, что немного опоздал. Я люблю тебя. И клянусь любить тебя вечно, Невозможная моя. Быть с тобой вместе в болезни и здравии, богатстве и бедности, пока смерть не разлучит нас.
— Клянусь хранить тебе верность и нежность, — шепчу я в ответ, — принимать с любовью твои недостатки, если они вдруг появятся, — улыбаюсь я. — Радоваться твоим победам. И поддерживать тебя в моменты поражений. Я люблю тебя, Невероятный мой. Мы вместе. Навсегда.
Глава 29
Раису Константиновну отправили на такси обратно на дачу сеять редиску. Ленка с Валькой едва дотянули до того момента, когда, взявшись вдвоём за нож, мы резали торт.
Мы, наконец, остаёмся одни.
А мир, наконец, становится таким, каким и должен быть: целым, единым и почти правильным.
Едва захлопнув дверь, мы сплетаемся как две лозы, дорвавшись друг до друга.
И где-то высоко в небесах, возможно, над нами хором поют ангелы. А может вселенная благоразумно безмолвствует, стыдливо отвернувшись. И правильно, пусть молчит! Им в небесных канцеляриях и не снилось через какой ад мы прошли, чтобы получить этот номер актовой записи гражданского состояния.
И может быть кто-то скажет, что рано, ещё столько вопросов, но мы то знаем, что ответы на них ничего не изменят. Нас обвенчали не здесь, а там, где создавали: меня — из его ребра, его — из моих молитв. Мы изначально единое целое. Неделимое, как простые числа. Непрерывное, как бег времени. Неразрешимое, как философские парадоксы.
Его создали для меня. Дали глаза, чтобы меня увидеть и свести с ума. Руки, чтобы не только защитить, но и обнять. Губы, чтобы целовать и говорить о своей любви. И тело, чтобы заставить меня стонать, и, отдаваясь ему раз за разом, молить о пощаде и отдаваться снова. Без остатка. Без сомнений. Растворяясь в нём без следа.
А ещё Мой Великолепный оказался прав: быть его женой — это совсем другое, чем быть девушкой, подругой или даже невестой. Это как получить королевский титул или стать Луной из безымянной звезды.
Жена. Единственная. Законная. Получившая высший уровень допуска. Определённо, это звучит. И звучит красиво, хоть одна чёртова струна и фальшивит.
Одно чёртово колесо в телеге всё равно скрипит и требует к себе внимания.
— А когда будут готовы наши результаты?
— Нескоро. Надо подождать, — вытянувшись на кровати, прикладывает он свою руку с кольцом к моей. — Как ощущения?
— Словно дождалась тебя с войны, — поправляю я камешки, чтобы они стояли на обоих ободках симметрично.
— Нас всё же разлучили, — тяжело вздыхает он. — Ненадолго, но разлучили. И я никогда не прощу себе, что тебе придётся через это пройти.
— Давай договоримся сразу, — разворачиваюсь я. — Ты не будешь себя ни в чём винить. Вместе мы это переживём. И справимся. Но если ты будешь чувствовать себя виноватым передо мной — нет. Ты ни в чём не виноват. И мы ещё разберёмся во всём, до конца.
— Это даже не обсуждается, — крепко прижимает он меня к себе. — И, если это подстава, а не роковое стечение обстоятельств, за каждую твою слезинку я отомщу. Жестоко и хладнокровно. Мало не покажется. Такое не прощают. Никому.
— А, знаешь, — вдыхаю я его запах, — только надев это кольцо, я теперь точно понимаю, насколько ты был прав, когда решил закончить начатое, вопреки всему. И чем быстрее, тем лучше. Потому что мы словно стояли на льду, а он раскололся.
— Весна, — улыбается он. — Ледоход.
— Но
