Четыреста килознаков - Татьяна Рябинина
Как-то я уже подумала об этом — что с Ником или серьезно, или никак. В двадцать или даже тридцать возможная неудача не слишком пугает. Хочется, конечно, чтобы раз и навсегда, но если и нет, времени впереди много. Так кажется. Ошибиться в сорок уже страшнее. Одно дело, когда знаешь: отношения легкие, ни к чему не обязывающие, временные. Закончатся — и сожалений особых не будет. И совсем другое — если пустишь человека к себе в душу. А Ник уже стоял на границе, к которой подошел всего за несколько встреч. При этом недосказанность висела между нами мутным облаком, и мне это не нравилось.
Нога болела уже меньше, и я обходилась без костыля, хотя и старалась лишний раз не бродить, только по самой необходимой траектории: рабочий стол — кухня — туалет. К вечеру мобилизовалась и приготовила ужин, но ни в восемь, ни в десять Алена не появилась.
«Тебя ждать?» — после некоторых колебаний написала я в воцап.
Когда они с Виталиком сняли квартиру, я какое-то время по привычке беспокоилась, но потом волевым усилием этот режим отключила. Точнее, перевела в фоновый. Девочка взрослая, живет с парнем, он и должен волноваться, если она где-то задержалась и не позвонила. А мне и знать об этом ни к чему. Если что-то случится, мне сообщат. Но сейчас она снова дома. И не в самом адекватном состоянии. Есть из-за чего переживать.
Пять минут. Пятнадцать. Полчаса. Серые галочки.
В одиннадцать я набрала номер. Длинные гудки. «Абонент не отвечает».
После третьей попытки дозвониться я уже всерьез занервничала.
Спокойно, убеждала я себя. Может, они там сладко мирятся, а ты тут со своими звонками лезешь. Но почему-то верилось с трудом.
В половине первого я зашла в воцап оказавшегося в сети Виталика и набрала:
«Алена не с тобой?»
В последнюю секунду хватило ума тормознуть палец на подлете к галочке отправки. Если они не вместе, то у него возникнет вполне резонный вопрос: а где же она шляется по ночам. Не стоило усугублять еще больше.
Все это очень живенько напомнило мне Аленкин десятый класс, когда она влезла в компанию ребят постарше и вот так же пропадала где-то, вообще отключая телефон. Я сходила с ума, бегала по потолку, названивала ее подругам, которые ничего не знали — или врали, что ничего не знают. Скандалы, уговоры, разговоры, попытки достучаться… Я чувствовала себя абсолютно беспомощной, а Кит только подливал маслица, заявляя, что я отвратительная мать, если не могу найти подхода к ребенку.
И все-таки мне удалось. Алена стала предупреждать, оставлять какие-то координаты, звонить. Я все равно, конечно, беспокоилась, но уже не так — не на грани паники и истерики. Но сейчас, особенно после ночной сцены, всерьез боялась, как бы она не наделала глупостей.
В начале второго на площадке лязгнул дверями лифт, в замке завозился ключ. И по одному уже звуку все стало ясно. Я успела дохромать до прихожей и подхватить ее на лету.
— Мам, ты… прости, — бормотала она из-под упавших на лицо волос. — Я это… немного… Ой, меня сейчас…
Каким-то чудом я дотащила ее до унитаза. Жалость при этом боролась с яростью. Где-то рядом плескалось облегчение: жива, а остальное — переживем.
Глава 16
Третий день подряд Алена лежала на тахте носом к стенке. Ничего не говорила, ничего не ела. Иногда выбиралась на кухню попить воды и на площадку — покурить. Я заходила, садилась рядом, гладила по спине, целовала — и уходила. Все в этом мире должно созреть. И разговор тоже.
В ту ночь, обнимая унитаз, она рыдала так, что у меня внутри все переворачивалось. Я прекрасно помнила свою дикую истерику, когда Захар ушел к Регине, и вполне могла ее понять. Между двумя приступами рвоты мне удалось выцарапать, что ночью она позвонила Виталику, и тот сказал, что все кончено. Дальше следовал тоже очень знакомый набор: она неудачница, никому не нужна, и что это за жизнь такая, лучше вообще сдохнуть. Я, правда, говорила это, когда была лет на пятнадцать постарше, и трезвая.
Утешать и уговаривать не спешила. Просто стояла рядом. Дождалась, когда все закончится, уложила спать, поставив у тахты тазик. Сидела на краешке, пока Алена не уснула, и только после этого ушла к себе.
Была надежда, что на свежую голову все покажется ей не таким ужасным, но нет. Похоже, затягивало сильнее и сильнее. Как бы еще учебу не забросила. Два зачета поставили автоматом, один сдала, последний завалила, но, поскольку он был не по профильному предмету, к сессии допустили. Хватит ли ей новогодних праздников, чтобы понять: жизнь не кончилась, не стоит гробить свое будущее? Я начала в этом сомневаться.
Ник писал по вечерам, примерно одно и то же, чисто информационно: как дела, у меня все нормально, спокойной ночи, целую. Я даже не знала, когда он должен вернуться, но сейчас это как-то отступило на второй план. Если болеет ребенок, все остальное тускнеет, а то, что происходило с Аленой, мало чем отличалось от болезни.
К вечеру третьего дня она попросила съездить за ее вещами, таким убито-размазанным тоном, что я не смогла отказаться. Да и с Виталиком хотелось поговорить. Не уговаривать помириться, конечно, а просто узнать, как все выглядит из его окопа. Для полноты картины. В отличие от хамоватого Сереги, Виталик мне нравился. Он был спокойным, как удав — или как Ник? Если уж у Алены регулярно получалось спровоцировать его на скандал, это говорило о многом.
Я написала, что приеду вечером, Виталик ответил, что будет ждать. По дороге думала, как бы раскрутить его на разговор, но, видимо, он и сам хотел этого, потому что предложил кофе, едва открыв дверь.
Раздевшись, я пошла на кухню, обогнув две собранные спортивные сумки. Виталик варил кофе в турке, и вид у него был… немногим лучше Аленкиного.
Эх, дети, дети, что ж вы так себя мучаете-то?
— Переживает? — спросил он, когда я отпила глоток.
— А ты как думаешь?
— Я тоже, — он запустил пальцы в волосы, превратив идеальную стрижку в воронье гнездо. — Евгения Олеговна, я не хочу жаловаться, но…
— Просто расскажи, — попросила я. — Не думай, отговаривать не буду. Это только ваше дело.
— Спасибо вам. Большое. Мать мне уже весь мозг съела. Ты мужчина, ты должен… А что я должен, если меня
