В плену нашей тайны (СИ) - Сью Ники

Глава 21

Ян

— Ох, ну как же ты! Вот уроды! — жужжала над ухом Акимова, обрабатывая раны на руках. Я не смотрел на нее, да и не слушал особо, до сих пор прибывал в той драке, а в голове раздавался голос Евы. Когда она сказала, что ей плохо, меня передернуло. Обида и ненависть никуда не делись, они жили в сердце так долго, что впору бы уже заглушиться. Но и чувства к Исаевой до сих пор где-то под ребрами, они просыпались, время от времени, чаще ночью, или в те минуты, когда девчонка казалась мне беспомощной и хрупкой.

Наверное, поэтому я затеялся с местью, затащил Каримова в эту подсобку, запер вместе с тропическими тараканами. Мне хотелось заставить его стать на место Евы, ведь пока ты агрессор, никогда не поймешь жертву. И плевать на последствия, я знал, родители Артура не пойдут против нашей семьи, а если и пойдут, ничего не будет, от силы мне выпишут общественные работы. Только этот урод оказался еще большим гадом, натравил брата с дружками.

Пятеро на одного. Он серьезно думал, что я, сбегу поджав хвост? Или испугаюсь и буду слезно молить прощения? Черт. Это слишком смешно, ну и подло. Не все могут дать сдачи. Хочешь выяснить отношения, выясняй их один на один, а не веди себя как последний шакал. Когда мы дрались, когда я получал кулаками по лицу, в перепонках набатом звучал голос Евы, а в глазах вспышками мелькало ее обмякшее тело на моих руках. Я готов был стать волком, который разрывает чужаков. Исаева творила со мной безумные вещи.

Можно ли любить и ненавидеть одновременно? Что же между нами… что в моем, чертовом сердце… Путаница. Одна сплошная путница.

— Вишневский, — голос физрука вырвал из мыслей, и заставил обратить внимание на Карину, которая сидела передо мной на коленках. Ее волосы рассыпались на худых плечах, а пару расстегнутых пуговиц, позволяли разглядеть розовый бюстгальтер. Я устало вздохнул и выхватил руку из пальцев девчонки. Зачем весь этот спектакль?..

— Ой, Дмитрий Максимович! Вы слышали! Какой ужас! Ян пострадал, — пищала Акимова.

— Все со мной нормально, не разводи.

— Янчик! — она поджала губы, сводя брови на переносице. Наверное, это выглядело мило, и я должен был оттаять, но ни черта не сработало. Мало кто мог заставить мое сердце дрогнуть.

— Принеси лучше воды, — процедил сквозь зубы. Акимова тут же подскочила на ноги и шмыгнула к дверям, скрываясь в коридоре. Никогда не пойму, почему девушки забывают о своей гордости. Ведь я ничего ей не обещал, столько раз изменял, да и никогда не считал себя чьим-то парнем. Разве только… но то было давно и вероятно неправда.

— Как себя чувствуешь, Вишневский? — спросил физрук, подходя к полке с разными склянками. Вынудил оттуда одну, поднес к носу, поморщился, затем закинул к себе в карман и оглянулся.

— Нормально.

— А где Исаева? — от фамилии Евы у меня учащался пульс. Всегда. То ли от ненависти, то ли невыносимой жажды. Я чувствовал себя гребенным вампиром, умирающим от нехватки очередной дозы крови.

— Вероятно дома или еще где-то.

— Да нет, она сюда бежала. Мы с ней столкнулись, — ответил Дмитрий Максимович. Человек он был довольно простой, не скрытный. Хотел говорить, говорил, хотел врать, не получалось.

— Ева? Сюда? — мне показалось, во рту пересохло от услышанной новости.

— К тебе бежала, Ян. Упала прямо мне в ноги, голосок дрожит, едва не плачет. Кажется, у вас с ней, — мужчина поиграл плечами, расплываясь в улыбке. Однако мне было не до его намеков. Ева! Бежала ко мне? Так спешила, что даже упала? Ко мне? Эта дуреха…

Я резко подскочил, забыв обо всех ранах, и о том, что сил особо не было после драки. В этот момент в дверях нарисовалась Карина, прижимая бутылку с водой к груди, но я проскользнул мимо, хотя Акимова кричала, просила подождать и еще что-то. Плевать. Мне нужно было увидеть Исаеву. Сердце забилось в бешеных ритмах, казалось, еще немного и оно разорвет грудную клетку.

В последнее время сдерживать эмоции стало тяжелей. Как-то же жил пять лет, пытался не смотреть на нее, не реагировать. И стоило девчонке завести себя парня, упасть в обморок, и Ян Вишневский сломался. Твою ж…

Пробегаю по коридору, и совершенно случайно поворачиваю голову в сторону широкого окна. Останавливаюсь, осознавая — опоздал. Ева закрывает за собой высокую железную дверцу забора, а спустя секунды ее образ пропадает из моего поля зрения. Усмехаюсь, проводя ладонью по лицу.

Бывают дни, когда моя ненависть исчезает. Когда я могу дышать спокойно, смотреть в след Исаевой и улыбаться, вспоминать детство, ее голос, и как прятался под лестницей, наблюдая за выступлением Евы. Если подумать, тогда я любил только выходные, остальные дни казались пустышками.

Неродной отец, показывающий всем видом, что в его жизни нет ребенка и вообще, никакой я не наследник рода Вишневских. Мать, вечно молящая о прощении, и хранящая за камином шкатулку, ту самую, с фотографиями моего родного… папы. Я знал все с детства, знал и сочувствовал маме. Она по глупости влюбилась в своего охранника, отдалась ему, хотя дед и бабка у нас строгих нравов. Они планировали построить серьезный бизнес, используя брак дочки. И построили, как не построить. Чувства детей в богатых семьях порой вещь второстепенная.

Мать узнала о беременности слишком поздно. Она хотела сбежать с любимым мужчиной, но он испугался, отказался от нее. А через несколько дней, дед нашел нового охранника для дочки. Брак с Вишневским не должен был состояться, однако деньги умеют уравнивать чашу весов.

Я родился в семье, которую нельзя назвать семьей. Я никогда не был особенным и желанным ребенком. Все мои детские проказы сводились лишь к одной цели — обратить на себя внимание, показать, что я существую. Это был крик о помощи. Крик, который никто не слышал.

Однажды осенью под шум высоких берез, под капли, отбивающие грустные ритмы по подоконникам и крышами, я услышал голос Евы. Я увидел ее теплую улыбку, глаза, в которых переливались огоньки от приглушенного освещения. Она не была похожа на детей из богатых семей, она была другой. Я это сразу почувствовал. Мне не разрешали присутствовать на банкетах, мама всегда просила посидеть в комнате и почитать книгу или поиграть с игрушками. Они с отцом боялись, что я сотворю какую-нибудь пакость.

Но игрушки и книги были не такими интересными, как загадочная Ева. Она переступала с ноги на ногу, считала вслух до трех, порой ходила из стороны в сторону, прежде чем войти в комнату, которая отводилась ей с матерью. Я тайно наблюдал за ней, даже слышал несколько раз, как госпожа Исаева приговаривала дочке ни к кому не подходить, и ни с кем не разговаривать.

Тогда мне показалось, мы похожи. Позже я задумывался, почему Ева считала себя странной, почему ее мать стеснялась собственную дочь. Ведь девчонка была потрясающей, без доли преувеличения. А какие у нее губы, а как она их забавно выпучивала вперед, когда обижалась или злилась. Но я так и не нашел ответа на этот вопрос.

И вот сейчас, смотря ей в след, я снова задумался. Почему эта странная девушка — единственная, кого желает мое сердце. Почему я не могу отказаться от нее? В тот черный понедельник случилось нечто ужасное, в тот черный понедельник, я едва не остался сиротой. Я должен желать ей смерти, но каждый раз, когда случается что-то плохое с Евой, мне становится невыносимо тяжело. Я ненавижу себя за это проклятое чувство.

В секцию я не пошел, сил, итак, не было, какая к черту груша? Кир позвонил, предложил прогуляться, но и лучший друг иногда бывает в пролете. Я прыгнул в тачку, подаренную на восемнадцатилетие, и погнал по трассе, сжимая челюсть. А дома меня ждал отец, сидящий в гостиной. Если честно, я всегда считал его отцом, несмотря ни на что. Может то был вопрос денег, может отсутствие выбора, но он никогда не поднимал на меня руку, хоть и часто ругался. В отличие от деда, отец вслух не называл меня «проблемой» семьи, и за это я был ему благодарен. Мы были на равных.