Я всё равно тебя добьюсь - Ирина Муравская
К счастью, обходится без происшествий, хотя несколько прядей волос мне всё же вырывают, цепляясь браслетами и ремешками. Ладно, это не катастрофично. Зато сколько подарков нам надарили! Мягких игрушек, открыток и рисунков в нашу честь собственного творчества. В хаусе у нас есть целый сундучок с такими приятностями. Да, среди работ попадается много кривеньких и неумелых, но так ли это важно? Важно внимание, а оно бесценно.
А цветов сколько по итогу оказалось! Их уже тащат ребята, потому что наших рук просто не хватает. Только когда заканчивается бесконечная очередь желающих для любительской фотосессии и мы с чувством выполненного долга прячемся в гримёрке понимаю, насколько гудят ноги и как сильно я устала.
Сбросив плюшевые презенты на ближайшую горизонтальную поверхность буквально заваливаюсь на Нечаева, вынуждая его меня ловить. Заявляю авторитетно: это самое приятное физическое опустошение, какое приходилось мне когда-либо испытывать.
– Не надевать каблуки оказалось очень дальновидно, – в который раз поправляя уезжающий топ на груди протяжно выдыхаю, мечтая просто лечь. Куда угодно. Только вот в нашей "гримёрной" это сделать банально негде. Только на грязный пол.
– А! Скажи, я мозг? – довольный Тим тоже устал, но стойко держит мою упавшую на его плечо голову. Земля разверзнется – с места не сдвинется.
– Иногда бываешь.
– Прикинь, и это только несколько сотен человек. А что будет когда начнут собираться многотысячные залы?
– А они начнут собираться?
– Уже готовы. А вот мы нет, для этого нам надо ещё усилённо потрудиться.
– Как скажешь.
Сейчас, напичканная дофамином и серотонином безграничного счастья, я готова абсолютно на что угодно.
– Всегда бы ты была такая покладистая, – его ладонь как бы невзначай ложится на мой живот, частично выветривая эйфорию. Не до такой степени "на что угодно".
– Руку убери.
– Эх, жаль. Надеялся хоть ещё разок прокатит.
– Ещё разок? – в открытом дверном проёме вырастает Саша с огромным букетом розовых роз. Отпрянываю от Тимы, чувствуя как градус расслабленности падает сразу до нулевой отметки.
– Больше цветов богу цветов, – Нечаеву же хоть трава не расти, столько снисходительности и самоуверенности. – Она вообще-то анемоны больше любит. На крайняк, альстромерию.
– Тим, – осуждающе одёргиваю его, хоть и вздрагиваю от точного попадания. И это он тоже знает. Откуда?
– А что? – не унимается тот. – Розы – это ведь такая банальщина. Говорю же, он тебя хоть и любит, но совершенно не знает.
– Тим, иди погуляй где-нибудь. Пожалуйста, – не прошу, требую.
– Класс. Да, давайте, выгоняйте меня, – фырчат, но неохотно подчиняются. – Сидите, сюсюкайтесь, лапули. Только чтоб тихо, без охов и ахов.
Едва сдерживаюсь, чтоб не отвесить ему затрещину.
– Не слушай его, – едва он скрывается из виду извиняюще тянусь к букету, награждая Сашу благодарным поцелуем в губы. – Очень красивые. Спасибо.
– Анемоны, значит. И почему я об этом действительно не знал?
Пожимаю плечами с виноватым видом.
– Потому что не спрашивал?
– Да я много чего не спрашивал. Ты говорила: беспокоиться не о чем – я верил. Однако полагаю всё же имею право задать этот вопрос. Раз через неделю мы женимся.
В грудной клетке что-то с треском падает и разбивается.
– Какой вопрос?
– Что между вами было? Ведь было же.
Молчу, хоть и знаю, что это неправильно. Ведь, как водится, молчание только подстёгивает воображение лезть в те дебри, в которые соваться не стоит.
Молчит и Саша. Ждёт.
– Ничего такого, что было бы непоправимо, – наконец, отвечаю я, нервно сминая обёртку от букета. – Клянусь.
– Смотря что ты считаешь непоправимым, – он тянется за телефоном, разворачивая ко мне.
Короткое видео, снятое вот только-только. Звук выключен, зато картинка чёткая: хорошо видно как Тим подходит сзади и, медленно скользя по моей руке вверх к ключице, целует в макушку. Несмотря на то, что в это время мы поём – смотрится… двусмысленно. И нет, разумеется, это не было заранее обговорено. Чистая импровизация.
Хуже всего только то, что я этого момента не помню. Меня обычно отключает на сцене начисто, адреналиновый восторг забивает каждую клеточку мозга.
– Ну… вроде ж всё невинно, нет? – виновато сжимаюсь, не зная куда деть глаза.
– Знаешь, если даже мои родители озадачились – значит, есть над чем подумать.
Да уж.
– Слушай, – возвращаю ему телефон. – Я могу сейчас много чего напридумывать, но не стану. О том, что у нас с Тимофеем сложные отношения ты и так в курсе. И ничего нового мне тебе сказать нечего. Случались моменты, которых быть не должно, но ни за один не стоит класть голову на плаху.
Поцелуи – да, были. Но всего лишь поцелуи, не более. Здравого смысла хватало одёргивать себя, пусть, не отрицаю, физическое влечение к кому-то и сходящие с ума гормоны порой диктовали свои условия. Пару раз мы с Тимом действительно балансировали на грани, однако уж в этом я точно кристально чиста.
– Это воодушевляет.
– Нет, я серьёзно. Именно для того, чтобы избежать в последующем таких неприятных разговоров я и уезжаю с тобой. Потерпи ещё немного.
Саша, окидывая мельком обустроенный для наведения марафета уголок, то ли хмыкает, то ли мурчит что-то неразборчивое себе под нос.
– Только вот хочешь ли ты уезжать? – подцепляя за брелок из вороха подарков почему-то жёлтого плюшевого слоника, спрашивает он.
– Не понимаю. Мы же вроде уже решили.
– Ты решила. И, разумеется, я рад такому раскладу, но… Не уверен, что ты действительно должна это делать.
Его слова и спокойствие, с которым он
