Девочка-лед (СИ) - Джолос Анна

— Именно. Не горю желанием стать одним из тех, кто ползает по полу и блюет под себя.

— Похвально, похвально. Но бокал вина-то пригубить можно? — замечает он.

— Мне это не нужно.

Сергей Владимирович улыбается и достает из ящика пачку сигарет.

— Не возражаешь? — интересуется, прекрасно зная, что я не люблю курево. Во всех его проявлениях.

— Кури, дядь Сереж, если есть необходимость. Травись на здоровье. Табак содержит мышьяк, формальдегид, свинец, оксид азота, окись углерода, аммиака и еще около 43-х известных канцерогенов.

— Спасибо, сынок, — на его губах застывает печальная улыбка.

— Marlboro? — спрашиваю, вопросительно вскидывая бровь.

— Они со мной со студенческой скамьи, — пожимая плечами, поясняет большой любитель кубинских сигар.

— Кстати, два актера, которые участвовали в рекламе Marlboro Man, умерли от рака легких. После чего, сигареты Marlboro получили прозвище «убийца ковбоев», — многозначительно информирую его я.

Он запрокидывает голову, и по кабинету разносится его басистый смех.

— Ромыч, ну ты прям один в один, как твой отец! Он вот так же методично каждый раз невзначай промывал мне мозги.

Под ребрами неприятно кольнуло.

Мы молчим какое-то время. Сергей неотрывно смотрит на кончик тлеющей сигареты, а я на фоторамку, которая стоит на его рабочем столе.

— Полагаю, Вы, молодежь развлеклись на славу? — незаметно переводит неприятную для нас обоих тему и прищуривается.

— Все прошло неплохо. Отдельное «мерси боку» за выключенные в доме камеры, — искренне благодарю его я, вспоминая всю ту вакханалию, что творилась позавчера в гостиной.

— У меня сердце слабое, Ром. Так что ваши утехи пусть останутся только вашими.

И слава богу. Стриптизерши, поплывшие от алкоголя парни и развязные девчонки — все это в итоге, вылилось в «так себе картину». Да еще и полуголая Лисицына, бегающая по дому с пистолетом в руках. Вот где треш-то!

— У курящего доставка кислорода к сердечной мышце резко нарушается из-за блокирования гемоглобина крови окисью углерода из табачного дыма, — продолжаю настырно занудствовать и таранить его нелицеприятными фактами. — Риск инфаркта миокарда в 5 раз выше, догоняешь?

— Боже, да все-все! — тушит окурок в пепельнице, встает и подходит к окну. — Завяжу потихоньку, слово даю.

— Только заднюю потом не включай, — прошу его заранее. — Зачем звал-то?

— Прямо уж и побеседовать нельзя о том, о сем, — ворчит мужчина.

Я хмыкаю. В его занятом графике и на сон-то времени нет… а для задушевных бесед — так тем более.

— В субботу по случаю твоего восемнадцатилетия состоится семейное торжество.

— Мать вашу, только не это, — мой недовольный стон разносится по кабинету. — Все эти пафосные приемы, на которых лизоблюды в смокингах и вечерних платьях распинаются друг перед другом, вызывают приступ тошноты.

— Наша семья на виду. Ты — мой прямой наследник, а значит, пора не только включиться в работу компании, но и заручиться необходимыми связями.

— В гробу я видал весь этот цирк уродов! — цежу сквозь зубы, снова толкая пальцем чертов маятник. — Это все? Или еще новости «радостные» будут?

— Ром…

Не нравится мне этот его взгляд и бесцветный тон. Чувствую, как в груди змеей шевелится тревога.

— Савелию стало хуже. Врач сказал, что регресс на лицо, — Сергей тяжело вздыхает и запускает пятерню в волосы.

— Так в чем проблема? Давай отвезем его в Швейцарию еще раз? К этому твоему доктору Хаусу[7]?

— Отвезем, Ром, отвезем, — тихо обещает он, глядя сквозь идеально чистое стекло на центральный двор.

Мне не нравится, что он не смотрит при этом мне в глаза. Как будто что-то скрывает. Так и есть, судя по всему.

— Сколько? — стиснув зубы, все же спрашиваю я прямо.

— Никто не может сказать точно, Ром, — отвечает уклончиво, но от меня не укрывается тот факт, что в его позе стало еще больше напряжения. Оно так и сквозит в каждом его движении.

— Помоги ему, — прошу глухо. — Найди другого врача, если последний не справляется.

— Рома, ты же прекрасно осведомлен о болезни своего брата, — дядя, наконец, поворачивает голову в мою сторону, и впервые за последние несколько лет я замечаю, как сильно он сдал…

Сергей Беркутов, (а в узких кругах просто Беркут-старший), до сих пор может дать фору любому. Высокий, поджарый, с легкой проседью на висках. Но речь идет не о внешности. В его глазах такая хроническая усталость… Работа по девятнадцать часов в сутки явно не проходит для него бесследно.

— Ты бы съездил отдохнуть, — выдаю я вслух.

— Что все так плохо? — смеется он.

— Пора уже просто. Эта твоя вечная строительная империя рано или поздно тебя доконает.

— На этот случай у меня есть ты, Роман.

Молча встаю, надеваю куртку. Цепляю взглядом большие старинные часы.

— Свидимся на выходных, раньше не приеду.

— Давай, Ром. И только попробуй не явиться. На квартире порядок у тебя? — интересуется строго. — Учти, там приличный дом. Потише со своими горе-друганами. Ты, кстати, не подскажешь, почему Ян в больнице? Мне вчера звонил его отец…

Я застегиваю молнию и злорадно ухмыляюсь. Что не укрывается от проницательного Сергея.

— Абрамов-младший молчит. Может, хоть ты просветишь? Вы ведь вроде как все вместе тут были.

— Мы сами разберемся, — отрезаю сухо.

— У него сотрясение и полный фарш во рту, Роман, — отчитывает он сурово.

— За дело получил, — направляясь к двери, бросаю через плечо. — Все, мне пора.

— На машине поедешь? — намекает он на то, что ему было бы приятно, если бы я опробовал свой подарок.

— Нет.

— Не гони по трассе, — уже будучи в коридоре, слышу его просьбу я.

Спускаюсь на первый этаж, выхожу через парадную дверь. Направляюсь к мотоциклу. На улице отличная погода. Свежий воздух заполняет легкие до краев, под ногами мокрые, желто-красные листья. В голубом небе ярко светит утреннее солнце, а из леса доносится громкая трескотня очумелых птиц. Прямо идеальная атмосфера для душевнобольных, находящихся на реабилитации!

Недолго это продлится. Скоро в Москве начнется бесконечная серость.

Мимо пролетают деревья и дорожные знаки. Мотоцикл ревет и несется по МКАДу с немыслимой скоростью, то и дело маневрируя среди автомобилей. Чистый кайф ощущать полную свободу. Пока все дохнут в пробках, я без проблем еду дальше, наслаждаясь каждой минутой.

Губы непроизвольно растягиваются в улыбке. Представил Лисицыну, сидящую сзади… Отключилась бы уже наверное от шока, свалившись на дорогу мешком с картошкой.

Вспоминаю, как она храбрилась и отчаянно пыталась скрыть тот ужас, который испытала при виде моего железного друга. Получилось у нее, по правде говоря, неважно… Сперва глазища эти свои вылупила на пол лица и дрогнувшим голосом заявила, что ей не нравится мой мотоцикл. А потом и вовсе трясущимися руками, намертво в меня вцепилась. Клянусь, думал до самой печени доберется! Но если скажу, что мне не понравилось — солгу…

Уверен, расслабиться ей не удалось совершенно. И дышала она явно через раз. В целом же, было ощущение, что я везу за спиной старого доброго Буратино. Уж настолько деревянной она была!

Хохочу в голос.

Но вскоре от веселья не остается и следа. Чем ближе я подъезжаю к Москве, тем явственнее злость набирает обороты. Опять же из-за Лисицыной.

Мне нужны подробности той ночи. И я по-любому вытрясу их из нее. Если она, конечно, явится сегодня.

В гимназию я приезжаю к девяти. Первый урок по расписанию — это физкультура, и он скоро закончится.

Сидя на трибуне, лениво наблюдаю за игрой. Баскет. Князев в мое отсутствие прямо Майклом Джорданом[8] себя возомнил.

Клоун цирковой… И прехлебатель его, Аверин, сияет как долбаный тульский самовар. Так увлекся, что не заметил Юнусова, подобравшегося справа. Потерял мяч, рататуй тупоголовый.

Отвлекаюсь от происходящего. Смотрю на девчонок 11 «А» и 11 «Б». Они страдают на матах, старательно качая пресс под руководством Петра, никому не дающему спуску.