Думать не будем пока ни о чем (СИ) - Субботина Айя

И даже ни одной ее вещи не осталось — с чем приехала, с тем и уехала.

А вместо того, чтобы поболтать с малышкой пять минут, услышал в трубке гудки и сообщение вдогонку, что она занята.

Странно. Обычно охотно берет трубку и заговаривает меня всякой интересной и не очень ерундой. За пять-десять минут выдает такой поток информации, что я ее перевариваю целый день. О книгах, о фильмах, о своих творческих планах, о том, что учит японский язык и нашла новую интересную группу, на которую сразу присылает ссылку.

Иногда мне нужно просто слушать и поддакивать, не вторгаясь.

И это не потому, что Очкарик бестолковая или слишком в фокусе своего «Я».

Это нервы и неуверенность. Страх, что мне станет скучно. Кто-то внушил ей хреновый стереотип, будто мужика надо развлекать, иначе зачем тогда женщина?

Нужно что-то с этим делать, если мы будем развивать отношения.

Когда выхожу из ванной, еще раз проверяю телефон — ничего. И это от моей болтушки?

Может, что-то случилось? К тому чертовому сообщению эта любительница тыкать «скобки» в конце каждой фразы не добавила ни одной.

Падаю на кровать, мордой в подушку, снова набираю ее номер.

Она берет не сразу и говорит тихо, как будто переживает, что нас услышат.

— Ты играешь в шпионов? — тоже шепотом спрашиваю я, когда Йен сбивчиво здоровается.

— Нет, просто тут… много людей.

— На даче твоих родителей?

— Угу.

Блин, да что случилось-то?

— У вас ежегодный слет родственников?

— Хуже, — наконец, посмеивается она, но голос до сих пор напряженный и натянутый. — У папы День рождения сегодня. У нас Сергеевы. И Саша. С женой.

Так.

Сажусь, быстро перевариваю информацию. Она там на даче со своим бывшим и моей бывшей?

— Прости, что не сказала раньше, — извиняется Очкарик, пока я достаю джинсы и, прижав плечом телефон, одеваюсь. — Ты сказал, что работаешь, что устал. Не хотела ставить тебя в неловкое положение.

На самом деле, это как раз то, чего я очень не люблю — когда кто-то, не важно кто, принимает решение за меня, даже не пытаясь обсудить этот вопрос.

— Так, малыш, давай договоримся прямо сейчас — не решай за меня. Никогда. Я не маленький мальчик, меня не надо прятать за юбку.

— Извини! — слишком громко отвечает она.

Перегнул я со строгостью. Забыл, что говорю не с прожженной хваткой бабой, а с молоденькой неопытной еще почти девчонкой, которая краснеет от слова «член».

— Во всем, что касается меня, — уже мягче продолжаю мысль, — я всегда буду решать сам. По крайней мере, пока меня не разобьет маразм, и я не начну считать себя деревом.

— Хорошо, ворчливый Антошка, — быстро и послушно соглашается она. Кажется, что вот-вот расслабится, снова начнет щебетать какую-то забавную хрень, но нет — опять сопит.

— Так что случилось?

— Ничего.

— Не ври мне, — предупреждаю с нажимом.

Вот такой у меня характер — я не глажу по головке, я люблю по сути, жестко, напильником по всем острым углам.

— Наташа знает о нас.

— Ну и не по хуй ли? — Переключаю телефон на громкую связь, достаю свою любимую черную толстовку, влезаю в нее и ерошу волосы, чтобы быстро привести их с порядок. — Она тебе что-то сказала? Обидела?

— Нет. — Йен сглатывает, тянет паузу. — Но, кажется, твоей бывшей этого очень хочется.

Конечно, ей хочется. Я знал Наташку три года, и за это время она умудрилась настроить против себя мою семью, парочку приятелей и друзей. Потому что не умела держать язык за зубами и гонор несла впереди себя, словно победное знамя. А тут такой повод затравить соперницу не из своей весовой категории.

Йен не даст ей отпор. По крайней мере, пока я не научу малышку красиво и грамотно огрызаться.

— Женщина, ты меня сама пригласишь или приехать в наглую? Тогда хоть адрес скажи. — Щелкаю браслетом часов, спускаюсь по лестнице, засовываю ноги в свои любимые «спиды» под «Баленсиага». Прикид оторванный, конечно, но не в мундире же ехать.

С полки, где у меня всякое элитное бухло — некоторые бутылки еще с прошлого Дня рождения — беру коллекционный «Мартель» сорокалетней выдержки. Очкарик говорила, что ее отец — бывший военный. Значит, оценит.

Она диктует адрес, который я сразу забиваю в навигатор.

Херня вопрос — тут ехать-то час.

— Ты правда приедешь? — с надеждой переспрашивает Йен.

— Я правда уже еду, малыш.

На самом деле я реально нереально устал, и приходится прилагать усилия, чтобы не клевать носом за рулем. А заодно выбрать музыку потяжелее и сделать погромче, чтобы мысли в голове выстроились на плацу и синхронно маршировали под Disturbed.

Каким образом Наташа узнала о нас с Очкариком вообще не важно. Либо ей разболтал ее благоверный, либо мы с Очкариком успели засветиться. Важно, что эта баба из породы «вижу цель — не вижу препятствий». И Йен она попытается задвинуть любыми доступными способами.

Потому что до сих пор считает меня своей собственностью. И уверена, что я ее люблю. Подумаешь, что послал на хуй. Вот такая, по ее мнению, у меня любовь — горячая и страстная, с примирениями в постели и бурным сексом в разгаре ссоры. Но для всего этого мне нужна совершенно определенная женщина, которая понимает меня и способна подпитывать «энергией правильных эмоций». А когда я говорил, что она просто ебет мне мозги, Наташа становилась в позу «ничего не вижу, ничего не слышу» и на своей волне продолжала делать вид, что у нас все зашибись.

Последние пару месяцев агонии наших отношений были для меня самыми тяжелыми. Я постоянно пропадал на работе, лавируя между узколобыми коллегами, зажравшимися «денежными мешками» и сытым начальством. Выходил еле живой, садился в машину… и понимал, что не хочу ехать домой, потому что там — Наташа и ее проблемный ребенок. Но ехал и даже покупал по пути что-то на ужин, потому что всегда был шанс, что меня опять встретят голодными глазами и фразой: «Я целый день работала, ничего не успела»

Работала она консультантом в онлайн-магазине.

Сидя дома.

Я хорошо помню, как мы поругались в последний раз. Утром проснулся и почувствовал, что немного тянет шея. Сначала даже внимания не обратил, пока не понял, что больно поворачивать голову. Сказал, как бы между делом, что у меня там какая-то херня, и ни слова не услышал в ответ. Как будто меня вообще не было. Потому что Наташа растекалась потоком жалоб, как у нее не клеится с попытками организовать торговлю женской лабудой, как у нее опять нет денег. Потом заявила, что все ее подруги в этом году хотя бы по разу ездили отдыхать заграницу. Потом в который раз спросила, когда мы понесем заявление в ЗАГС.

Я всегда помогал ей деньгами и оплачивал прихоти. И даже когда мы расходились, как какой-то лось, оплачивал ей съемную квартиру. Потом вывел ее на контору той самой женской лабуды и даже обеспечил стартовую сумму, чтобы Наташа нормально влилась во фриланс и ни от кого не зависела. Ее энтузиазма, как обычно, хватило ровно на две недели, а потом все это осело мертвым грузом на ее извечном: «Да потом, да не сегодня, не рабочее настроение, ветер северный, жопа не чешется…»

В тот день, уже ближе к вечеру, мы просто столкнулись в ванной, и я «имел неосторожность» сказать, что шея у меня до сих пор реально болит.

И понеслась.

Узнал, что в сравнении с ее проблемами, у меня — просто блажь. Что я ною. Что я мудак, который не видит, как ей тяжело. Что я не даю ей уверенность в завтрашнем дне, потому что не хочу жениться.

Но окончательный гвоздь в крышку гроба моего терпения вбило другое.

Желчь и зависть, с которой Наташа расписывала, как я «выпячиваю свой достаток», которым не хочу делиться с ней. А должен. Потому что ей тоже нужно. Нужнее чем мне.

И вишенка на торт: «Ты своим новым телефоном у меня нарочно перед носом крутишь, да?!»

Я так охуел, что на пару минут даже забыл про боль в шее.

А когда пришел в себя, сказал, чтобы уебывала с моих глаз вместе со своими тряпками, банками и разбросанными по всему дому расческами с пучками волос.