Людмила Леонидова - Стать звездой нелегко
В актовом зале зоны висели плакаты с призывами к правильной жизни. Единственное украшение сцены — деревянная трибуна и пыльный бюст Владимира Ильича — было задвинуто в дальний угол. Артисты, привезенные Дианой, волновались в непривычной обстановке, подглядывая в щелочки кулис, что делается в зале.
Конвоиры привели женщин. Их приподнятое настроение чувствовалось по шуточкам и разговорам, доносившимся до сцены. Заключенные шумно рассаживались, снимая серые телогрейки и шапки. Черные и блондинки, рыжие и седые — они, как и все женщины с воли, желали нравиться, поэтому кокетливо подвели глаза, завили волосы, подкрасили дешевенькой помадой губы.
Подтягивались вольнонаемные из обслуживающего персонала зоны, а также девушки-стрелки из охраны, одетые в неброскую гражданскую одежду. По негласной инструкции появляться на зоне в ярких нарядах было не рекомендовано. К самому началу торжества прибыл начальник колонии и занял место в первом ряду. Рядом с ним кресло оставалось пустым. Поглядывая на вход, он ожидал жену, но потом подал знак для начала.
— Что-то с детьми не в порядке, может, докторша задержится, — заранее предупредила Диану, открывая клуб, кастелянша. — Она всю ночь в «доме ребенка» провела.
Диана помнила название этого учреждения, не казенное — «детский дом», не домашнее — «детский сад», а отчужденно-холодное, как тюрьма, — «дом ребенка».
Концерт начался с народных танцев. Публика принимала все номера на бис. Особый восторг вызвал фокусник.
— Научи, — раздавались робкие шуточки арестанток, но под суровым взглядом самого начальника колонии быстро гасли в общем хохоте и хлопках.
Диана вышла на сцену последней. В глухом бархатном платье, стройная, с округлыми формами, она выглядела как настоящая актриса. Черные густые волосы спадали на плечи. Каждая из этих покалеченных судьбой женщин хотела бы быть похожей на нее. На зоне все знали, что она родом отсюда. Это сближало заключенных с красавицей Дианой, каждой казалось, что и она может стать такой.
Вслед за ней на сцену поднялся начальник колонии в кителе с полковничьими погонами. Он пожал ей руку и произнес благодарную речь. Зал хлопал. Диана тоже хотела в ответ поблагодарить за теплый прием, но с мест раздались голоса:
— Песню, песню!
Начальник колонии развел руками:
— Просят, если можете, спойте! — поддержал он.
На сцене появился аккордеонист.
Низкий грудной голос Дианы полетел в зал:
Не для тебя цветут цветы.Не для тебя Дон разольется…
Эта была любимая песня заключенных женщин пятидесятых годов. Зал сначала замер, а потом разразился аплодисментами. Песню знали. Диана продолжала петь.
Неожиданно, прерывая песенный аккорд, по залу пошел ропот. Он нарастал, заглушая звуки аккомпанемента, и наконец послышались истеричные причитания:
— Что вы тут на нее уставились! Эта сука-ведьма детей наших отравила! Моя доченька только что умерла! Еще двое при смерти!
Диана не могла понять, что происходит в зале. Она только увидела, как женщины повскакивали с мест, а начальник колонии быстро прошел вдоль рядов к выходу. На сцену уже лезли две разъяренные женщины. Они тянули руки к Диане, выкрикивая проклятия. Девушки-стрелки в форменной одежде пытались стянуть их вниз. Одна, успев вырваться, вылезла на сцену и замахнулась на Диану. В руках у нее блеснула заточка. Жесткий перехват охранников Дианы, выросших буквально из-под земли, остудил ее пыл.
— Что случилось? — вопрос Дианы потонул в общем гвалте и суматохе.
Разъяренным женщинам удалось стянуть вниз аккордеониста, они жестоко избивали его ногами.
14
Ванда сладко потянулась в постели. Сегодня она первый раз изменила своей привычке, оставшись ночевать в нью-йоркской квартире Виктора.
Поднявшись, девушка прошла из спальни в гостиную. Виктор спал, раскинувшись на диване. Пустая бутылка из-под виски стояла на ковре у его изголовья. Тут же валялась бутылка из-под шампанского. Вчера она хотела немного прибраться. Но потом передумала. Нужно, чтобы все выглядело не нарочито — устала, не захотелось вызывать такси и уезжать.
— Дорогой, — преданно глядя в глаза мужчине, прошептала она ночью, — я останусь с тобой до утра. А утром, — она протянула руку к его поникшему органу, — мы продолжим. Ты сегодня немного перебрал!
— Утром продолжим, — пьяно повторил Виктор и отпихнул от себя любовницу.
Кроме странного факса, пришедшего в тот вечер, Ванде ничего интересного в квартире обнаружить не удалось. В компьютере в закодированных файлах только колонки с цифрами, расчеты, которые, аккуратно скопировав, она предусмотрительно спрятала подальше.
За время их встреч девушка хорошо изучила характер русского. Она никогда не навязывалась ему, никогда не звонила сама. Она знала, что пройдет какое-то время и он непременно объявится.
Версия, которой придерживалась Ванда, очень импонировала Виктору. Она, привезенная ребенком в Америку, обожает все славянское. Родители привили ей эту любовь. Ей очень хочется побывать в России, а еще больше в родной Польше.
С Виктором они познакомились на одной американской вечеринке. В холле небольшого отеля в центре Нью-Йорка давний друг Виктора, работающий в брокерской компании, отмечал свое повышение по службе. С бокалами вина в руках десяток мелких менеджеров тусовались на небольшом пространстве прямо перед лифтами.
Виктор ценил умение американцев организовывать такие встречи с друзьями или коллегами по работе — просто и недорого. На вечер любая площадка, будь то гостиничный холл или вокзал, в твоем распоряжении. Плати деньги и принимай!
Ванда познакомилась с брокером за несколько дней до вечеринки. Это не составляло большого труда.
— Моя любимая девушка, почти русская, — представил тот Ванду Виктору.
— Да, — подтвердила Ванда, — не совсем русская, но русских обожаю.
Виктор сразу на нее запал. Он любил сбитых с длинными ногами и большим бюстом. Свои достоинства Ванда умела подчеркнуть как нельзя лучше: обтягивающий простенький свитерок, юбка до острых коленок, туфли-лодочки на тоненьких каблуках, высокий подъем маленькой ноги.
— Из таких туфелек у нас в старину гусары пили шампанское, — откровенно раздевая ее взглядом, восхитился Виктор.
— И у нас тоже! — оживилась Ванда. — Кстати, ваше шампанское — мой любимый напиток.
— В чем же дело? — многозначительно поинтересовался мужчина.
— Простите, — сделав вид, что не поняла, притворилась Ванда, глазами поискав своего друга.
