Берта Рэк - Звезда балета

Бедный Гарри Мередит!

Ультимус имел не больший успех у серьезной брюнетки, вероятно, лет на пятнадцать старше его.

– Конечно, все лучшие сильфиды были разобраны в начале вечера, – жаловался он. – Моя была почему-то не в духе.

– Вероятно, она недолюбливает младенцев, – намекнул майор Мередит, – и, по ее мнению, ты еще чересчур молод.

– О нет, я не сказал ей, сколько мне лет. Я думаю, это потому, что я не особенно много с ней разговаривал. Дело в том, что я совершенно не знал, о чем говорить, – объяснял мальчик, принимаясь за мороженое. – Мне пришло в голову только спросить ее: «Часто ли вы здесь бываете?» (Конечно, она бывает здесь постоянно) или «Что вы делаете по воскресеньям?» Я не говорил больше ни о чем, потому что боялся, как бы она не подумала, что я приглашу ее пить чай, а теперь не время для этого… Смотри, вон идет Риппл, наконец-то, она к нам возвращается!

Пробираясь сквозь самую нарядную в Лондоне толпу танцующих, Риппл подходила к их столику в сопровождении своего кавалера. Новое выражение, появившееся на ее лице в тот вечер, стало еще яснее и заметнее.

Любовь подобна цветущему растению. Чувству, возникшему в сердце Риппл с первого взгляда, предстояло еще долго расти и распускаться, но первые побеги оно дало! Опытный садовник уже знал бы, что ему нужно следить, как бы кто-нибудь не вырвал с корнем эти вечнозеленые побеги. Восхищение заливало краской щеки девушки, раскрывало мягкие губы и сияло в глазах – восхищение от его близости в эти чарующие часы.

– Ты довольна танцами?

– Да, благодарю, папа.

С легким неуловимым вздохом она села; поправила вырез лилового платья, который опять перекосился из-за манеры капитана Барра высоко держать ее руку.

– Это платье недурно, – заявил младший брат Риппл, тот самый, который когда-то отозвался о ее лице, что оно слишком уродливо для сцены. – Действительно, ты в нем неплохо выглядишь, – он добавил: – Для тебя – совсем неплохо.

На это капитан Виктор Барр громко рассмеялся, откинув назад блестящую черноволосую голову.

«Жизнь не может всегда быть такой, – думала Риппл. – Мне кажется, каждому человеку отпущено определенное количество истинного наслаждения. Некоторые находят его в мирной, спокойной жизни, даже в мелочах, и когда оно приходит к пятидесяти или шестидесяти годам, то напоминает варенье на большом куске хлеба с маслом. Другие получают его сразу, большой порцией, как варенье в ореховом торте. Этот вечер – мое варенье. Остальная жизнь – всего лишь неизбежное тесто… Не пора ли нам домой?»

Проводив ее обратно в Хемпстед, капитан Барр, стоя с непокрытой головой в свете фар своего автомобиля, сказал:

– Очень благодарен вам за то, что вы поехали. Риппл не знала, как поблагодарить его, – ведь это был ее первый бал. Она колебалась, затем взглянула на него и просто сказала: – Мне это доставило удовольствие. Спокойной ночи. Прощайте!

– До свидания! – сказал капитан Виктор Барр. Расчесывая волосы и расхаживая по комнате, прежде чем лечь в постель, Риппл лихорадочно думала: «До свидания!» Что он хотел этим сказать? Увижу ли я его снова?» Только этот вопрос интересовал и тревожил ее теперь.

ГЛАВА VII

ПЕРВОЕ ГАСТРОЛЬНОЕ ТУРНЕ

После дневного выступления в «Колизеуме» балетная труппа во главе с Мадам и месье Н. была приглашена на гастроли по южным приморским городам Англии.

Первое турне Риппл!

– Если я и ненавижу что-то в нашей профессии, так это необходимость участвовать в гастролях, – признавалась Риппл ее подруга по школе, танцовщица с голубой лентой в волосах. – О, там нас ждут одни только неудобства, одни неприятности!

– Почему? – спросила неопытная Риппл, которая сама была в восторге от перспективы поездки. Ее новые подруги стали делиться впечатлениями:

– О, вы не стали бы спрашивать почему, если бы поездили несколько лет, как мы. Мадам сама терпеть не может гастроли. Менять все условия жизни чуть ли не каждую неделю! Не успеваешь ни устроиться, ни освоиться на новом месте, ни привыкнуть к театру или к публике.

Одна из танцовщиц добавила: – Это вроде вечной воскресной поездки в холодных поездах, а я ненавижу поезда!

– Поездки еще ничего, а в Соединенных Штатах приходится целыми днями жить в поездах!

– Вечно укладывать и распаковывать вещи, портить и рвать костюмы!

– И переезжать с квартиры на квартиру!

– Иметь дело с ужасными квартирными хозяйками…

– За границей еще хуже: не знаешь даже языка, чтобы выругать тех, кто вас грабит!

– Не правда ли, в Испании было ужасно?

– О, ты думаешь, там хуже, чем в Италии? – подтвердила другая закоренелая островитянка. – Я удивляюсь, почему за границей всегда такая вонь. Мне кажется, что самый зловонный город – это Флоренция.

– А Монтевидео помнишь? Монтевидео – самый веселый город.

– Не говори о Монтевидео, – грустно сказала другая танцовщица. – Я разбила там свое карманное зеркальце, и начались мои злоключения.

– Забавно, как названия различных мест, где мы выступали, заставляют вспомнить о самых простых мелочах, которые произошли с нами. Мне, например, Брайтон всегда напоминает, что я получила там телеграмму о рождении племянника.

А какое воспоминание должно было остаться о Брайтоне у Риппл? Воспоминание о первом преподнесенном ей букете.

Театральный служитель принес букет в артистическую уборную, где она сидела и чинила чулки (большая часть ее свободного времени уходила тогда на это занятие). Был перерыв между спектаклями. Некоторые танцовщицы тоже находились там, чинили джемперы, отдыхали, писали письма на блокнотах с отрывными листками. Тут появился огромный розово-зеленый букет, за которым совершенно скрывался принесший его мальчик.

– Ну, Томми! – воскликнули танцовщицы. – Кому этот дорогой подарок, кому цветы?

– Мисс Риппл Мередит.

– О, Риппл! Она опять замечталась, эта девушка…

– Можно подумать, что она влюблена… Посмотри-ка, что тебе принес Санта-Клаус. Цветы – какие великолепные гвоздики! Папоротник! Риппл!

Риппл, оторвавшись от починки и своих мыслей, медленно-медленно приходила в себя.

– Что? – рассеянно спросила она. – Цветы? Риппл любила цветы. Когда она жила в Лондоне, то тайно грустила по «настоящим» цветам, то есть по тем, что цвели в ее родной долине. По цветам, которые наполняли вазы в поблекшей гостиной матери. Гвоздики? Это слово вызывает в памяти обычные простые гвоздики, яркие, как солнечный закат, теплые, как маленькие тела спящих младенцев, душистые, как… но нет! Ничто не сравнится с пряным и томительным ароматом июльских гвоздик, напоенных солнечным светом. А папоротник? У папоротника бывает разный запах; и лучше всего он пахнет после дождя. Все еще находясь во власти своих грез, Риппл повернулась к танцовщицам и, словно в тумане, увидела пышный сочный букет влажного папоротника и напоенных солнцем гвоздик, который ей прислали. Может ли такое быть?