Изабель Вульф - Разлуки и радости Роуз
Суп закипел, и я внезапно поняла, что мне ничего не известно о Тео. До сих пор мы избегали общения друг с другом и осторожно ходили на цыпочках, словно животные, вынужденные делить клетку.
Я подумала об Эде, и тут же у меня внутри повисла жутковатая тяжесть. Внезапно я вспомнила: обувная коробка… Черт. Она все еще стоит под кроватью у Тео в комнате. С бешено бьющимся сердцем я рванула наверх, толкнула дверь и упала на корточки. Коробка была там, и ее никто не трогал. У-у-ф. Шансы, что Тео ее найдет, невелики, но рисковать я не собиралась. Я выудила коробку из-под кровати, выпрямилась, обернулась и замерла на месте. У окна на блестящем штативе стоял старинный медный телескоп. Ничего себе. Так вот что было в таинственном черном футляре. Я минутку послушала у двери, удостоверилась, что он не вернулся, потом подошла к телескопу, сняла защитную крышку и заглянула в трубу. Хотя прибор явно выглядел как антикварный, увеличение было огромным. К моему изумлению, телескоп был наведен прямо на задние дворики домов напротив. Я увидела женщину, лежащую на кровати, ее голые ноги и даже розовый лак на пальчиках ног. Повернув телескоп влево, я поймала в объектив маленького мальчика, который смотрел телевизор. В соседнем доме чья-то фигура передвигалась за запотевшим стеклом душевой кабины. Так вот почему Тео сказал, что ему нравится вид из окна — он маньяк-вуайерист! В его объявлении обязательным условием были «тихие соседи» — ага, тихие соседи, за которыми можно подглядывать!
Я так и знала, что с этим парнем что-то неладно, и оказалась права на все сто! Так вот почему он проводит так много времени в своей комнате, вот почему ходит взад-вперед по ночам. Подглядывать за людьми — это низость, сердито подумала я и решила хорошенько обыскать его комнату. Здесь был жуткий беспорядок, чудовищный беспорядок — меня так тянуло тут прибраться! На полу скомканная одежда, горы старых газет, свернутые в трубочку постеры и коробки с книгами. На столе лежал ноутбук и кучи документов. У него был отвратительный почерк, но на одном из листов я все же разобрала слова «небесное тело», и еще там был бинокль — уф! Значит, он не голубой, злобно подумала я. Вообще-то, мне было его жаль, ведь он на самом деле — Одинокий Молодой Человек. Но вторжение в личную жизнь — это преступно, с негодованием размышляла я, инспектируя другую половину комнаты. На каминной полке я обнаружила какие-то странные камешки и черно-белую фотографию красивой блондинки лет тридцати пяти в серебряной рамке. Она хохотала, прижав руку к груди, будто только что услышала уморительную шутку. Я повернулась к кровати. Она была небрежно заправлена коричневым покрывалом, но из-под него… только не это, неужели еще один… выглядывал кусочек шелка с цветочным рисунком. Я приподняла одеяло. Под подушкой лежала короткая шелковая ночная рубашка с этикеткой «Джанет Реджер». Вот такие дела! Я уже подумывала, где бы невзначай обронить буклет «Трансвестит ли я?», как тут раздался телефонный звонок. Быстро положив ночнушку на место и развернув телескоп, я схватила коробку и побежала вниз по лестнице.
— Алло, — запыхавшись, проговорила я. На том конце линии была тишина. — Алло? — повторила я. Вдруг кто-то тяжело задышал в трубку. Мои руки покрылись мурашками. — Алло! — резко произнесла я. — Кто это? — Мне вдруг вспомнился странный звонок в тот вечер, когда Тео впервые появился в доме. Теперь все, что я слышала, — это намеренное, медленное, тяжелое дыхание. Я поежилась — было жутковато. Поборов желание обрушить на молчуна поток отборной ругани, я бросила трубку.
— По-моему, мне названивает какой-то маньяк, — призналась я Генри, когда в следующее воскресенье мы гуляли по супермаркету «Виндзмор» в Дебенхэмс. — Как тебе это? — Я взяла облегающую кружевную блузку с высоким воротом.
Он наклонил голову набок.
— Я предпочитаю круглый вырез, — признался он.
— Не советую — у тебя грудь волосатая. — Я продемонстрировала ему красный пиджак из мятого вельвета двадцатого размера. — Это тебе по душе?
Он покачал головой.
— И почему ты думаешь, что это маньяк? — спросил Генри. Я теребила вешалки с платьями больших размеров. — Он что-нибудь говорит?
— Нет. Только тяжело дышит в трубку.
— Фу, какая мерзость. И что же ты делаешь?
— Следую собственному совету, который даю всем читателям. Не разговариваю с ним, не пытаюсь вовлечь в диалог и не теряю контроля над собой. Выжидаю несколько секунд, не произношу ни слова и тихо кладу трубку. Телефонные маньяки хотят, чтобы ты отреагировал, Генри, поэтому они и надоедают людям; но можно испортить им все веселье. Тогда рано или поздно эти недоумки поймут, что зря тратят время, и перестанут звонить.
— И сколько раз тебе уже звонили?
— За последние две недели — четыре раза. Не так уж много, но я нервничаю и вздрагиваю каждый раз, когда подхожу к телефону. Смотри, какая прелесть. — Я протянула ему голубую юбку с цветочным рисунком размером с парус.
Он скривил физиономию.
— Слишком цветастая. Что ж, если звонки не прекратятся, обратись в полицию.
— Наверное, я так и сделаю, но, если честно, я слишком занята, а на это уйдет время. Нет, это слишком розовое, как жвачка, ты будешь похож на Барби, попробуй вот это, цвета фуксии. И никаких подплечников, о'кей?
— О'кей. А ты пробовала звонить в телефонную службу?
— Естественно, но они говорят, что абонент скрыл свой номер.
— Ммм, — пробормотал Генри. — Это важно.
— Я знаю. Это уже начинает выводить меня из себя, — добавила я. Мы прошли мимо отдела «Верхняя одежда» к «Вечернему платью» под звуки синтезаторной рождественской песенки. — Но нельзя же жаловаться в полицию, если тебе не говорят ничего оскорбительного и не угрожают.
— Может, это Эд, — предположил Генри, украдкой пощупав бальное платье из тафты.
— Сомневаюсь. Это не в его стиле. К тому же у него даже нет моего нового телефона — с тех пор как мы расстались, мы вообще не разговариваем.
— И все-таки не мешало бы проверить.
— Но как? Не могу же я позвонить ему и сказать: «Привет, Эд, это Роуз. Я просто хотела спросить, не ты ли тот маньяк, что одолевает меня звонками». Я точно знаю, что это не он.
— А ты ни с кем не ссорилась в последнее время? — спросил Генри.
— Что-то не припомню, хотя… На прошлой неделе в эфир звонила одна чокнутая, и мы немного поцапались.
— Помню, помню, — произнес Генри. — Я слышал. Такая грубая, как животное.
— Она уверена, что я посоветовала ее мужу бросить ее. И сказала, что я «еще пожалею», так что, возможно, это она. Хотя как она раздобыла мой номер?
