Голди Росс - Путь к алтарю
— Не заставляй меня ждать слишком долго, Хейзл, — услышала она голос Лероя.
Он вернулся на террасу с подносом, на котором стояли две тарелки, источавшие упоительный аромат.
После ужина, во время которого Лерой держался весьма сдержанно, Хейзл объявила, что идет спать. Он не стал уговаривать ее остаться и вежливо пожелал спокойной ночи.
Тем не менее Хейзл долго лежала в постели с открытыми глазами, прислушиваясь, ни раздадутся ли шаги на лестнице, ведущей в ее мезонин. Ночь была жаркой, и Хейзл ворочалась с боку на бок. Она смотрела на печальную луну и размышляла, что будет делать, если Лерой все-таки придет.
Но то, чего она боялась, не случилось: Лерой не подверг ее искушению. И с этой ночи в их отношениях установился определенный порядок.
Хейзл вставала, когда утреннее солнце начинало золотить долину, брала мелки и альбом и уходила в один из дальних уголков сада. Как бы рано ни вставала, она всегда обнаруживала, что Лерой уже побывал в кухне: на столе обязательно были теплый хлеб, кофейник с горячим кофе, фрукты...
Они не виделись в течение всего дня. Утром Хейзл обычно делала наброски, потом писала красками. Она работала очень много, и, если бы ее комната не была забита великолепными материалами, она бы давно разорилась, покупая их.
Когда наступал вечер, на террасе зажигались масляные лампы. Хейзл застенчиво спускалась вниз, и хозяин дома встречал ее вином, хорошей едой и божественной музыкой. В этот момент Хейзл чувствовала себя как в раю.
Правда, блаженство немного портила мысль о том, что рано или поздно придется ответить Лерою на его вопрос. И не потому, что Лерой призовет к ответу, — это важно было в первую очередь для самой Хейзл.
На четвертый вечер, они сидели на террасе и любовались небом, которое еще хранило следы великолепного заката солнца, Хейзл собралась с духом и спросила:
— Лерой, зачем ты привез меня сюда? Дал мне все это?
— Я полагал, что это минимум, который необходим творческому художнику.
Хейзл заметила, что он уклонился от прямого ответа, но и этому была рада, поскольку отодвигалось обсуждение главного вопроса. Она громко рассмеялась.
— Минимум — это время и материалы. А звезды и божественная музыка — роскошь.
Лерой слабо улыбнулся.
— Если ты настолько неприхотлива, то почему Гауэйн Маккей уверял, что тебе крайне необходимо уехать из Лондона?
Хейзл сразу перестала смеяться. Лерой откинулся на спинку стула и стал вертеть в пальцах ножку своего бокала.
— Почему? — мягко повторил он.
Хейзл пребывала в нерешительности: школа с ее проблемами, казалось, находилась на другой планете. И вдруг у нее появилась потребность рассказать Лерою о назойливых приставаниях директора.
В отличие от Гауэйна Лерой был шокирован рассказом.
— Ты уверена? — спросил он, все еще не веря услышанному.
Хейзл пожала плечами, и этот жест убедил его больше, чем слова.
— Но это же дикость!
— Согласна.
— И противозаконно. Ты докладывала об этом?
— Кому? — Хейзл скорбно улыбнулась. — Попечительскому совету? Чью сторону, ты думаешь, они примут? Хедли хороший директор, так кто будет затевать склоку из-за какого-то учителя рисования? Да они просто возьмут другого на мое место — желающих хоть отбавляй.
Лерой был потрясен.
— Ничего удивительного, что ты хотела уехать.
— Я бы справилась с этим, в конце концов, — сказала Хейзл, — но бесконечная нервотрепка стала мешать моей работе. Приезд сюда дал мощный толчок моему творчеству — я еще никогда так много не рисовала.
— Я польщен.
— Ты это заслужил, — кокетливо сказала Хейзл. — А то я уже начала замыкаться в себе.
— Из-за этого Хедли?
— Он, наверное, тоже внес свою лепту. — Впервые Хейзл подумала, что ей даже жаль настырного директора. Она протянула руку и поймала мотылька. — Да ну его к черту!
Лерой вопросительно взглянул на нее.
— Ты поэтому так подозрительно относишься к мужчинам?
Хейзл так расслабилась, что не почувствовала опасности в его вопросе.
— Подозрительно? Я?
— Ты хочешь сказать, что — нет? — с улыбкой произнес Лерой.
Хейзл засмеялась и поймала еще одного мотылька, кружившего около лампы.
— К чему мне относиться с подозрением?
— К каждому слову, к каждому прикосновению.
Хейзл замерла. В свете масляной лампы лицо Лероя казалось зловещим. Сейчас он похож на инквизитора, подумала Хейзл.
— Могу продемонстрировать тебе свою правоту. Я бы даже мог соблазнить тебя, если бы захотел.
Он замолчал, выжидательно глядя на нее. Все недомолвки и уклончивые ответы закончились, поняла Хейзл.
— Но мне кажется, что тебе это не нужно, — спокойно продолжал Лерой. — И, Бог свидетель, я не хочу заставлять тебя делать то, к чему ты еще не готова.
Хейзл сделала глубокий вдох. С уловками действительно покончено.
— Чего ты хочешь? — прямо спросила она.
— Доверия.
Хейзл сложила руки на груди и негромко заметила:
— У тебя довольно скромные желания.
Лерой засмеялся.
— О, я хочу все! И я совсем не скромный человек.
— Все? — поразилась Хейзл. — Что это значит?
— Это значит, что я хочу твое тело и душу. Сердце и ум. Никаких секретов и никакой лжи.
Его слова звучали, как музыка, но и пугали.
— Я не могу, — призналась Хейзл.
Лерой посмотрел на нее долгим, внимательным взглядом и очень тихо спросил:
— Ты можешь сказать мне — почему?
Но Хейзл ничего не ответила и лишь сделала отчаянный жест. Лерой поймал ее руку. Хейзл со страхом следила, как он подносит ее ладонь к своим губам.
— Не надо так смотреть на меня, любовь моя. Хейзл затрепетала, но боялась пошевелиться.
Она еще никогда не испытывала такого ощущения: ей казалось, будто она парит в облаках. Ее рука слегка дрожала в его руке.
— Я же говорил тебе, — нежно произнес Лерой, — это должно быть твоим решением.
Хейзл снова глубоко вздохнула, открыла рот, но не смогла произнести ни слова. Лерой, очевидно, понимал, что не дождется ответа, его лицо оставалось спокойным — трудно было сказать, что он чувствует в данную минуту.
— У тебя кто-то есть? Мне следовало спросить об этом раньше. — Голос его звучал ровно.
— Нет.
— Но был?
Хейзл подумала о Робине и с болью прошептала:
— Что-то в этом роде.
— Ты любила его? — спросил он резко.
Хейзл чуть было не рассказала ему о Робине, но не знала, к чему это приведет. Вернее знала, однако у нее не хватало смелости поделиться с Лероем своей болью. Поэтому она словно воды в рот набрала.
— Не волнуйся, — сказал наконец Лерой. — Расскажешь, когда сможешь.
