Ольга Агурбаш - Любовь без гарантий (сборник)
А потом все же решился. Подождал ее у выхода из театра, спросил разрешения проводить, познакомился. Долгие ухаживания – не его стиль. Не знал как, не умел, не имел опыта. Поэтому сразу, что называется, быка за рога. Она и не сопротивлялась особенно. Так… неуверенно как-то, слабо попыталась отговориться в первый раз, мол, я замужем и все такое. Но он не услышал или сделал вид. Короче, спустя полгода Эля, уже будучи беременной, ушла от мужа и вышла замуж за Семена.
Нельзя сказать, что она оставила мужа легко и без сомнений. Конечно, это не так. Но Семен напирал так мощно, что сил сопротивляться у Эли не оставалось. Тем более что беременность, случившаяся чуть ли не на первом месяце их связи, основательно выбила ее из колеи. Токсикоз и недомогание, слабость и плаксивость, с одной стороны. Безудержная и какая-то даже животная радость Семена от осознания себя будущим отцом – с другой… Новые ощущения навалились мощной волной и заполонили Элю без остатка.
Муж почему-то быстро сдался, сник, не особенно и держась как будто за Элю и за сына. Как принято говорить, не боролся за свою семью. Элю немного удивляло это и в то же время успокаивало, поскольку оказалось, что ситуация разрыва потребовала гораздо меньше душевных затрат, чем Эля предполагала изначально.
Только потом, спустя долгие-долгие годы, Семен рассказал, что у него с ее мужем состоялся сложный разговор, и что Сеня чуть ли не отступную платил ему, потому что тот никак не хотел уходить подобру-поздорову и даже грозился дружков привлечь… Но Семен смог каким-то образом полюбовно закрыть вопрос… На то он и авторитет! И первый муж Элеоноры никогда новую семью своей супруги не беспокоил, только переводил на сына положенные алименты. И все…
Тогда ничего этого Эля не знала и с удивлением обнаружила в своем не слишком-то учтивом и ласковом супруге новые черты: он перестал грубить ей, перестал оскорблять и даже как будто зауважал. Может, он, конечно, всегда уважал, скрывал только… А теперь скрывать перестал. И всех скандалов, которые, как правило, сопровождают развод, им удалось избежать.
И только спустя много-много лет Эля узнала истинную правду.
А тогда… Тогда она на шестом месяце беременности официально расписалась с Семеном.
Было ли для него это нарушением воровских канонов? Наверное… Но Семен не сомневался в своем решении ни на минуту.
Он, не знавший толком ни женской ласки, ни своей мужской силы, влюбился так, что все условности меркли перед мощью его чувства.
– Элька! Я обожаю тебя! Ты для меня все! Понимаешь, все! Бросай работу! Не будешь ты больше работать! Хочешь петь – пожалуйста! Только для души, для меня, но не как заработок. Уж я-то смогу обеспечить и тебя, и детей…
Эля не знала, как реагировать. Вроде бы здорово – не зависеть от работы, от расписания концертов, гастролей, навязанного репертуара. А с другой стороны, чему себя посвятить? Сидению с детьми? Ухаживанию за новым мужем? Понравится ли ей такая жизнь?
Она была практически одного возраста с Семеном, ну буквально года на два-три моложе. К тому времени на сцене она провела уже лет семнадцать, а то и все двадцать. Устала, конечно. Но запрет на работу был неприятен ей своей категоричностью и безвыходностью. Нет – и все! Не обсуждается. Это он только предлагал в мягкой форме, мол, не надо бы тебе больше работать… Мол, хватит уже… На самом же деле за этими обтекаемыми формулировками скрывалось жесткое, непоколебимое и необсуждаемое решение.
И долгие годы Эля мучилась сомнениями: а правильно ли она поступила, связав свою жизнь с таким непростым человеком.
Навыков общения с детьми у Семена не было никогда. Да и в отношениях с Элей он частенько срывался на прямой диктат, чем пугал ее до слез… Бывало, что Семен уходил в бега, мотаясь по стране, а Эля коротала долгие месяцы в одиночестве… Случалась и необходимость прятать семью… И тогда Эля с детьми по нескольку недель не выходила из каких-то съемных, как правило, убогих, грязных, захламленных квартир… На ее глазах проходили и сходняки, и жесткие разборки…
Эля порой проклинала свою судьбу. Прижмет, бывало, к себе детей – двенадцатилетнего Валентина и малютку Сонечку, обнимет их и держит в крепких объятиях своих долго-долго… Не отпускает. И заплакать боится, и сдержать слезы сил нет…
А Семен то прячется, то шифруется, то разъезжает по стране…
Потом, спустя годы, устаканилось вроде бы. И не сказать, чтобы Семен угомонился. Нет. Он-то как раз развил бурную деятельность. Был везде. Где споры, у кого проблемы – он тут как тут. Не сам, конечно, напрашивался, а как положено: попросят разрулить конфликт – пожалуйста. Он же авторитет. Он правильный, справедливый, мудрый.
В его голове постоянно рождались новые схемы, какие-то хитросплетения, логические многоходовки. Он постоянно находился в движении, в поиске новых путей добычи денег. Казалось, ему мало того, что он имеет и так, без усилий. Надо было больше. Дочка росла, требовала нарядов и украшений. А он не мог отказать единственному ребенку. Видимо, дочь и была истинной причиной более-менее размеренного образа жизни, который с годами выработался у него.
Сонечка, сама того не сознавая, создавала такой микроклимат в семье, что не хотелось Семену никуда уезжать надолго. Тем более что, взрослея, она часто обращалась к отцу за советами, и он с удовольствием анализировал все ее сначала детские, потом подростковые, а затем уж и вовсе девичьи ситуации. Именно он, а не Эля. Это льстило Семен у, укрепляло и без того высокий авторитет и грело, очень грело… Кроме того, Сонечка много читала, и они вместе с отцом частенько разбирали сложные задания по литературе, или спорили над какими-то неоднозначными умозаключениями классиков, или, дискутируя, составляли план сочинений…
Семен, перечитавший на зоне всю библиотеку, обладал поистине энциклопедическими знаниями и был несказанно горд тем, что имеет возможность быть полезным своей дочери в качестве литературоведа и критика.
У старшего сына Эли подобных интересов не было. Ему бы погонять с пацанами в футбол или на великах выбраться за город… Не до учебы… Семен с ним особенно и не занимался. И беседы воспитательные не были приняты у них. Все воспитание ограничивалось жестким, тяжелым взглядом, который выдерживать пацану никогда не удавалось. Так иной раз глянет на него Семен, если тот мать огорчит своим поведением или замечание какое из школы принесет, что никаких других педагогических приемов и не требуется… И взгляд этот пацан долго помнит… И на какое-то время все успокаивается. Учеба более-менее приходит в норму, поведение возвращается в приемлемую колею… Потом опять, правда, все снова-здорово. Но ничего, справлялись…
