Татьяна Туринская - Побочный эффект
– Наглец…
Черкасов без приглашения устроился в кресле:
– Ну что вы, Ирина Станиславовна, какой же я наглец? Я глупый нерешительный мальчишка, который слишком долго ждал хотя бы намека на позволение приблизиться. Но сегодня понял – пора. Именно сегодня. Я не знаю, что сегодня произошло, просто чувствую, что вам очень плохо. Ужасно, невероятно плохо. И боюсь, что если меня не будет рядом, вы сделаете какую-нибудь ужасную глупость. Непоправимую.
Ирина улыбнулась натянуто, одними губами:
– Ах, милый мальчик, как вы ошибаетесь! Если бы я еще была способна на глупости! Последнюю глупость я совершила двадцать восьмого декабря прошлого года. С тех пор я смертельно, безвозвратно повзрослела. И на глупости – увы – не осталось ни сил, ни желания, – после недолгой паузы добавила: – Ни способности.
Горькая тишина повисла в комнате. Черкасов посмотрел на Ирины руки, нервно дергающие пуговицы на плаще, перевел взгляд на ее лицо. Оно не было хмурым или злым. На нем была написана беспомощность и безысходная усталость от жизни.
– Я догадывался, что ваши неприятности каким-то образом связаны со мной. Вернее, с тем вечером. Я могу как-то помочь вам?
– Нет, – быстро и почти весело ответила она. – Нет, вы не можете мне помочь, Вадим Николаевич. Мне уже нельзя помочь. Так что премного благодарна за участие и считайте, что вы выполнили свой гражданский долг: предложили руку помощи страждущему. Теперь вы со спокойной совестью можете оставить меня в покое.
Вадим чуть-чуть задержался с ответом, словно взвешивая все «за» и «против»:
– Нет. Увы – я не могу оставить вас в покое. Я вам нужен.
Ирина высокомерно рассмеялась:
– Наглец!
– Повторяетесь, Ирина Станиславовна.
– Самовлюбленный наглец! Напыщенный павлин! Самоуверенный болван!!!
– Уже лучше, – невозмутимо оценил пассаж хозяйки Черкасов. – Продолжайте.
– Индюк! Выспренный, вылизанный, высокомерный индюк! – Она говорила, и все больше входила в раж. О, как давно ей хотелось наговорить ему гадостей! – Мальчишка, сопляк, страдающий комплексом Нарцисса!
– Совсем хорошо. Еще немножко, и вам станет легче.
– Мерзавец, сладенький, гаденький дамский угодник! Малолетний ловелас! Альфонс! Ты думаешь, я не вижу, что тебе от меня нужно? Нашел богатенькую, не совсем еще противную старушонку, и присосался, как пиявка. Да, пиявка! Ты, ты… Это ты во всем виноват, это ты…
И тут ее окончательно прорвало. Все горе, свалившееся на нее в новогоднюю ночь, все неизлившиеся по утраченному счастью, по незаслуженно умершей маме слезы, вся боль, накопившаяся внутри и ежесекундно разрывавшая грудь – все выплеснулось на Черкасова в потоке грязных оскорблений, в слезах, в брызгавшей ядом слюне:
– Гад, мерзавец, сволочь, козел! Ты, ты во всем виноват! Ненавижу! Слюнтяй, маменькин сынок, похотливый павиан! Ты, ты! Откуда ты взялся на мою голову? Откуда та дрянь взялась на мою голову? Ты, вы, вы оба, ты и Лариска – сладкая парочка идиотов! Ты, ты…
Словно дьявольская сила подхватила Ирину с дивана, бросила к креслу, в котором развалился Черкасов. Она била его руками по голове, но удары получались слабыми, так как голова его была довольно далеко от нее. Тогда она стала пинать его по ногам, по коленям острыми носами демисезонных сапог:
– Ты, ты виноват! Вы оба! Сладкая парочка!
Удары по ногам оказались весьма болезненными, и Черкасов подскочил из кресла – нет уж, лучше пусть бьет руками. Ирина воспользовалась любезно предоставленной возможностью и стала молотить его кулаками, что было мочи:
– Ты, ты, ты!!!
Внезапно запал пропал, словно сосуд гнева опустошился. Ирина остановилась, растерянно посмотрела на гостя, на свои руки. Закрыла ладонями лицо и заплакала. Вадим прижал ее к себе, стал покачивать, словно убаюкивая, легонько поглаживая по спине:
– Чшшш…
Он не торопил ее, не успокаивал. Просто давал выплакаться. И Ира плакала, плакала, как малолетнее дитя, выплескивающее обиду на дверь, прищемившую пальчик.
– Чшшш…
Постепенно всхлипы становились реже. И, когда они уже почти стихли, Вадим оторвал Ирину от себя, заглянул в ее лицо, улыбнулся, увидев расплывшуюся по щекам косметику:
– Уууу, как наш макияжик-то поплыл, – притянул снова к себе и поцеловал.
Поцелуй был не столько любовный, сколько отеческий, хотя к невинному и не относился никоим образом. Ира не сопротивлялась – в эту минуту ей как раз хотелось, чтобы он ее поцеловал. И она уже вся размякла, готовая к чему-то запретному, но поцелуй оказался несуразно-коротким, как поощрительный приз. Она и опомниться не успела, как почувствовала, что стоит одна посреди комнаты, и Вадим уже не держит ее в своих объятиях. Открыла глаза – а он уже выходит из комнаты. Зачем, куда?
– Вадим?
Оглянулся, улыбнулся ласково:
– Жить будете. Вот теперь я могу оставить вас в покое.
Ира растерянно стояла посреди комнаты. Что это? И он так просто уйдет?
Уже громко щелкнул, открываясь, ригельный замок на входной двери, но спустя мгновение веселая физиономия Черкасова снова заглянула в комнату:
– Знаете, Ирина Станиславовна, я все-таки буду настаивать на составлении брачного контракта. Если уж вы назвали меня альфонсом, то остальные тем более так подумают. Нет, мне вашего не надо.
И снова исчез. На сей раз входная дверь захлопнулась, ставя жирную точку на визите неожиданного гостя.
– Наглец, – уже не так уверенно произнесла Ирина. И впервые за долгое время улыбнулась.
* * *– Понимаете, он вернул меня к жизни. Если бы не он, меня в тот вечер не стало бы. Не думаю, что я покончила бы с собой. Скорее всего, мое сердце просто не выдержало бы той боли и остановилось. Или разорвалось – не так важно. Важно то, что в тот вечер мои мучения должны были завершиться. А он продлил агонию. Ах, если бы не его визит, я бы уже давно отдыхала на облаках! Теперь же мне предстоит спуститься в преисподнюю. Зачем, ну зачем он пришел? И зачем я поверила, что жизнь еще не кончена, что счастье еще возможно, зачем?!!
Вопросы явно были риторическими, а потому собеседница не стала искать на них ответ. Она была идеальной слушательницей, именно поэтому Ирина так разоткровенничалась перед нею. И в благодарность за то, что попутчица не стала учить ее уму-разуму, не стала выкладывать свои философские изыскания по поводу человеческих отношений, Ирина продолжила исповедь.
* * *Нельзя сказать, что непосильный груз с души, с сердца упал и в одночасье растворился в небытие. Душевная боль никуда не делась, она продолжала разъедать ее нутро постепенно, клетку за клеткой. Однако визит Черкасова оказался для Ирины своеобразным антибиотиком. Это только в фантастических фильмах о глобальных эпидемиях, грозящих вымиранием всему человечеству, ученые в самый последний момент находят лекарство, и ребенок или жена главного героя, приняв одну-единственную пилюлю или инъекцию, тут же излечиваются от смертельной болезни. Но жизнь человеческая – не кино и не роман автора-дилетанта, в ней так быстро не излечишься от вплотную подобравшейся смерти.
Однако главное уже произошло – Ирина приняла спасительный эликсир жизни, и тот начал свой победоносный поход по ее душе. После ухода Черкасова Ирине, впервые за последние недели, вдруг захотелось посмотреться в зеркало. Что он там говорил о поплывшем макияже? Увидела собственное отражение и ужаснулась. Морщинок по-прежнему не было, но лицо ее, кажется, конкретно позабыло о том, что ножом хирурга ему велено было помолодеть на десять лет.
Темные круги под глазами не красят ни одну женщину. В начале двадцатого века, во времена расцвета немого кино была кратковременная мода на чахоточных красоток а-ля Вера Холодная, но долго такая чудовищная мода продержаться не смогла. И сейчас, как во все времена, символом красоты является чистая ровная кожа. Ираже словно только что вышла из машины времени, вернувшись с прогулки по съемочной площадке, где над ее лицом серьезно потрудились гримеры.
Она будто впервые за несколько последних месяцев увидела свое лицо. Хоть и смотрелась в зеркало несколько раз в день, а оценить свой внешний вид, все потери, смогла только теперь, после визита Черкасова. Только теперь она сообразила, что последствия косметической операции канули в лету, и, если не предпринять немедленных действий, будет поздно – процесс станет необратимым. И только теперь поняла, что, оказывается, ей на это все еще не наплевать, отчего-то ей еще хочется хорошо выглядеть, ей еще хочется кому-то нравиться.
Кому-то? Едва ли можно применить это слово. Ей не хотелось нравиться кому попало. Ей хотелось нравиться конкретному человеку. Если теперь она не нужна мужу, если он, муж, теперь уже официально именовался бывшим, то был на свете еще как минимум один человек, в чьих глазах Ирине хотелось бы видеть свое великолепное отражение. И пусть этот человек молод, пусть! Так даже еще интереснее. Завоевать сердце ровесника – невелика заслуга, хотя и это не всегда легко сделать. А вот в ее-то сорок один, да влюбить в себя двадцатипятилетнего мальчишку – вот это подвиг, это ли не станет подтверждением ее женских чар? Конечно, мальчишка никогда не сможет заменить ей семью, Сергея и Маришку. Но последняя надежда на примирение с любимыми умерла не далее, как сегодня утром. Скончалась, не приходя в сознание, даже сама возможность остаться хотя бы приходящей воскресной мамой. Настоящей семьи у нее уже никогда не будет – ее место в ней прочно заняла мерзавка Лариска, нагло присвоив себе Ириного мужа и даже дочь.
