Аглая Оболенская - За миг до тебя
— А вы больше не учавствуете в показах модных нарядов?
— Нет, — согласилась Инна, запросто спрыгнув с пьедестала, — я по другому вопросу…
— Жаль.
Стопроцентный Саня-Шурик не сумел талантливо скрыть разочарование. Так хотелось похвастаться перед ребятами в курилке, как он по-свойски разговаривал со знаменитостью.
— Александр э-э-э…
— Евгеньевич. Мы с вами тезки.
О-о! Вы знаете мое отчество, тысяча комплиментов!
— Александр Евгеньевич, меня интересуют обстоятельства исчезновения людей в Сосновском районе семилетней давности.
Он сразу убрал руки со стола, достал из ящика ручку и снял с неё зубами колпачок:
— Видите ли, Инна Евгеньевна, дело, конечно, давнее, но оно ещё не снято с производства. Срок давности подобных дел — пятнадцать лет. Только по прошествии этого времени пропавшего считают умершим…
Санины словесные излияния оборвала мелодичная трель старенького салатового телефона с мембраной, прикрученой изолентой.
— Мой новый телефон в ремонте, — зачем-то оправдался он и грозно цыкнул трубке: — Я занят, позже перезвони!
Но трубка не желала отпускать хозяина, надрывно терроризируя его ухо истерическими нотками.
— Да выкинь ты его на балкон, — наконец взорвался он. — Нашла из-за чего рыдать!
Он бросил перевязанную пластмассу на рычаг, по ходу заглатывая рвущееся наружу "достала!". Инна подумала, что новый телефон от этих выпадов наверно ещё в более плачевном состоянии, а Саня одарив её тёплым взглядом "что ты делаешь сегодня вечером, бэйби?", продолжил прерванную тему:
— Так вот, Инна Евгеньевна, что я хотел сказать: пока дело находится в производстве, я не имею права разглашать материал в интересах следствия. Ну разве что из уважения к вам обрисую общую картину…
— Картина общая мне уже известна, приятель наш с вами общий просвятил. Мне нужны кой-какие детали, Александр Евгеньевич!
За её спиной скрипнула дверь и низкий голос попросил:
— Алекс, курить есть чего?
Старлей с заметным сожалением вытряхнул из мятой пачки "Бонда" сигарету и протянул просившему. Тот неслышно вошёл, одобрительно заглянул Инне в лицо и, выхватив "бондину", удалился.
— Детали, говорите… Могу я узнать, какую цель вы преследуете — очередной репортаж, журналистское расследование?
Ей часто приходилось слышать подобные вопросы, этакий мягко завуалированный отказ. Кому ж в голову прийдёт, что журналист, для которого писать, всё равно что отправлять естественные потребности, удержится не раструбить добытую информацию во всеуслышание.
— Вовсе нет, Алекс, — Инна решила купить его дешёвой фамильярностью, — у меня интерес исключительно личного характера. Дело в том, что в Сосновском интернате учится мой сын. Как мать, я растроена слухами о пропаже людей в этой местности и хочу знать, насколько они правдивы.
Её фамильярность возымела действие.
— В Сосновском интернате, говорите. Там учится и дочка моего сослуживца Димы Рубашкина.
— Танечка! Они с моим Сашей лучшие друзья. Кстати, именно Дмитрий посоветовал мне обратиться к вам.
— Ага, обложили, значит, со всех сторон! Ну ладно, что с вами будешь делать. Попробую ввести вас в курс дела, дозированно, конечно… — обреченно вздохнул Саня-Шурик и, повернувшись к ней спиной, загремел ключами от сейфа.
Толстенная папка, извлеченная из темного зева, упав на стол, взорвалась спиралью сверкающей пыли. В носу противно зачесалось, и Инна задержала дыхание до слёз, чтобы не чихнуть громко.
— Буду очень вам признательна!
— Тогда всё по порядку…
17.
Шесть лет тому назад молодого участкового Александра Бестынцева перевели в "уголовку" — районный отдел уголовного розыска. Он сам попросился, заколебали алкаши и бездомные, слезливые бабульки и подрастающее хулиганьё. Александру хотелось романтики сыскаря, понюхать пороху обеими ноздрями. И ему повезло: Семён Иваныч, капитан с дежурного пульта, перед пенсией решил отдохнуть от ночных смен. Правда, львиную долю ночей его подменяли ребята помоложе, но совесть неравного не позволяла заснуть и дома. Дядя Семён принял Александров участок с алкашами, стол и параллельный телефон в большом кабинете для четырёх участковых и благословил теперь уже свежеиспеченного оперативного работника на доблестные дела во благо государства Россейского.
За три первых дела опер Бестынцев взялся слишком ретиво, он землю рыл копытами, доставая сослуживцев вопросами, мотивами и версиями. "Иш, цепкий какой! Прицепился. Своих что ли дел у людей мало?" Фамилия Бестынцев вскоре исчезла из обихода, всплывая иногда на оперативках. Появилась новая — Цепкин, не кличка — песня, всесторонне определяющая основную черту характера её обладателя. Она, как визитка, приклеилась Сане на грудь, позволяя коллегам сплавлять на его попечительство "глухари", "висяки" и прочую нетленку. Несмотря на занудство, его любили. За доброту и безотказность. Сострадали — за несчастливый брак. Мало у кого из служащих в милиции браки складывались счастливо и безоблачно, ну какая жена выдержит подъём среди ночи и поздний приход к подсохшему, потерявшему первозданную прелесть, ужину? А у них специфика работы такая, за что и деньги платят. Да и служба, помимо того, что трудна, ещё и опасна…
У Сани Цепкина семья не сложилась уже до известных издержек производства. Он женился до армии "по залёту", будь он трижды неладен! Родители обеих сторон, посовещавшись в нелиприятной форме, пришли к консенсусу по основополагающему вопросу — ребёнок должен жить и поставили Саню под ружьё. А ему не хотелось жениться. Не нагулялся ещё, да и девчонка совсем другая нравилась, а с Алькой — с Алькой только переспать…
Алефтина Трофимова была Саниной ровестницей, но вместо среднего образования выбрала среднее-специальное, после восьмого класса направив стопы в ремесленно-строительное ПТУ. Хваткая и искушенная во всех делах Аля гордилась званием "легкодоступной женщины" и долго не ломалась, изображая из себя "прынцессу". Попав в её широкие ладони, Александр превратился в пластелин, а после "третьего разу" сдался на милость врага окончательно.
Однажды на практике, увлечённо орудуя мастерком, Аля наткнулась на козлы и упала, повредив руку о торчащий из пола железный брус. Неделю отвалялась в больнице с переломом, там ей так же определили лёгкое сотрясение мозга и примерно двадцать восьмой-тридцатый день беременности.
Александрова мама от будущей невестки сразу не пришла в восторг, но решила, что и из такой ситуации можно извлечь толк: если вдруг Алефтина родит Сане двоих детей — ему, кормильцу, по закону дадут отсрочку от надвигающейся армии! А ведь не на пустом месте рассуждала — Аля сама родилась в паре с сестрой-двойняшкой Валей. Они были разнояйцевыми, Аля и Валя, ничего общего друг с дружкой, а ретивая свекровка где-то вычитала (должно быть в журнале "Здоровье"), что подобная автономия запланирована наследственностью и передаётся через поколение. Через, конечно, хуже, чем каждое поколение, но забрезжившая на горизонте отсрочка привязала парня к "этой гулящей девке" покрепче всякой любви.
