Дорогой дневник - Тори Ру
Я выбралась из завала одеял, стуча зубами, надела футболку Бага и принялась бродить вдоль осиротевших дизайнерских стеллажей — пустых и покрытых слоем пыли.
В комнате не было никаких подсказок или намеков на его интересы и прошлую жизнь, и я разочарованно выругалась. Как по наитию, поднялась на носочки, и в дальнем углу верхнего стеллажа обнаружились старые журналы, а еще — фотоальбом.
Словив секундную радость, я стащила их с полки и опять залезла на кровать.
В стопке находилась подшивка манги “Норагами” и ворох распечаток текстов песен с аккордами и табами для гитары — почти все оказались моими любимыми.
А фотографии трех-четырехлетней давности, запрятанные в альбоме, запечатлели еще мелкого Бага. Тогда он был худым, веснушчатым, патлатым, носил трешерские[16] шмотки и улыбался, словно солнышко. Катался на скейте, рубился в ГТА[17], играл на гитаре, тащил домой бродячих котов и собак и мечтал. Мечтал обо всем и сразу, судя по тому, как искрились его смеющиеся глаза.
Почему же он стал тем, кем является сейчас? Наглухо закрытым, не по годам загруженным чуваком, которого долбит депрессия. Мутным психом, режущим себя до полусмерти. Хреновым мужем и непонятно каким будущим отцом.
И это в восемнадцать лет».
Откладываю ручку, разминаю уставшие пальцы, отхлебываю горький кофе и тяжко вздыхаю.
Придурок, как он умудрился?!
Но именно таким — потерянным, задумчивым, нелогичным — он и нужен мне… И мне безумно жаль. Жаль, что ни он, ни я, да и вообще никто не способен просчитать наперед все жизненные ходы.
«Потом я достала из рюкзака блокнот и карандаши и, отрешившись от места, времени и обстоятельств, долго рисовала портрет веселого солнечного Женьки трехлетней давности в образе Ято — бездомного бога-раздолбая, исполняющего желания всех, кто попросит. Вырвала листок, оставила его на прикроватной тумбочке и заглянула в телефон — Баг отсутствовал уже два часа.
А у меня не осталось даже завалящего полтинника на дорогу домой.
Если начистоту, мне совсем не хотелось оттуда уходить. Но остаться я могла, разве что превратившись в черную плесень и навсегда въевшись в эти холодные стены.
Я вышла в коридор и, поплутав по его закоулкам, оказалась в сумрачной просторной кухне. Нажала на кнопку электрического чайника — тот зашумел, создавая иллюзию жизни, — залезла с ногами на дорогой венский стул и посмотрела в окно.
Из него открывался потрясный вид, тот же, что и с крыши этого дома: черно-белая земля, серое небо, бетонные кубики микрорайонов, тучи, смешавшиеся с дымом заводских труб. Пятнадцатый этаж. Уединение, созерцание, безвременье…
У меня захватило дух.
Баг говорил, что между нами никогда и ничего не может быть и нужно просто остановиться, но эта ночь все равно случилась. Я была с ним. Он был со мной. Мы искренне любили друг друга…
Какая малость для вечности, которой мы все когда-нибудь станем.
Так что теперь?
Теперь будет только больнее. Я больше не смогу противостоять своим глупым чувствам и отрицать очевидное. Я просто не смогу поднять на него глаза.
***
Я настолько безнадежно заблудилась в дебрях сомнений, слабости, решимости и страха, что светлая мысль о немедленном бегстве домой пришла лишь тогда, когда метаться стало слишком поздно.
В двери повернулся ключ, и я окаменела от ужаса.
С грохотом упала на пол обувь, взвизгнула застежка-молния на чьей-то куртке, и на кухню вошла молодая стройная женщина, лайтовая копия Бага.
Его мама?
В глазах заплясали темные мушки.
— Ты еще что за нечисть, а? — прохрипела она, отчего-то ни капли не удивившись незваным гостям. Ее темные волосы были собраны в неряшливый хвост на затылке, на опухшем лице размазался макияж, а острый перегар перебивал мой собственный.
— Здравствуйте… — пропищала я.
Чайник запыхтел и с щелчком отключился.
— Ага. Привет. — Пошатываясь, она прошла к шкафу, поставила на стол две фарфоровые чашки, закинула в них чайные пакетики и до краев налила кипяток. — Женек тебя сюда притащил? Или кто-то из его дружков?
— Женя. Извините, я уже ухожу. — Я опустила глаза, ощущая, как по венам отравой растекается мучительный стыд.
— Подожди, чаю попьем, потом уйдешь.
Мама Бага вынула из пачки тонкую ментоловую сигарету и подпалила ее кончик золотистой зажигалкой. Жест должен был получиться изящным, но бледные руки слишком явно дрожали.
— Куришь?
Я отрицательно замотала головой.
— Странно. Он никогда не водил сюда девочек. Даже ту деваху, на которой женился. Стесняется, — усмехнулась она знакомой болезненной улыбкой. — А сам-то он где?
— К ней поехал…
— В это время? Придурок. — Она стряхнула пепел в блюдце под чашкой и вперила в меня мутный взгляд когда-то ярко-бирюзовых глаз. — То есть ты в курсе, что у него есть жена?
Произнося последнее слово, мама Бага пальцами изобразила в воздухе кавычки.
— Да… — тихо призналась я, хотя от стыда уже натурально тошнило.
— Ты знаешь, но все равно околачиваешься возле него?
— Да.
Она хлопнула ладонью по столешнице, и я взвилась от испуга.
— Лучше отвали от него, шалава! Он женат, тебе должно быть стыдно, неужели у тебя ничего святого нет? — зашипела она, глядя сквозь меня и не видя, что перед ней сидит вовсе никакая не шалава, а забитое и совершенно потерявшееся существо, которое не выживет без ее мальчика. — Я серьезно. О нем подумай! Отец этому идиоту башку отшибет, если узнает, что он загулял!
Запоздалая головная боль яростно вгрызлась в мозг. Я во все глаза смотрела на женщину, подарившую этому миру человека, потрясшего меня до основания и ставшего мне самым дорогим и близким. Я так хотела услышать от нее хоть что-то хорошее, но она продолжала исступленно изрыгать злобу:
— Нехрен ему теперь метаться: раз отрастил причиндалы, пусть и мозги отращивает. Давно пора. Сама посуди, мне еще тридцати шести нет, а он меня уже бабушкой сделал. Выпьешь? — Она тяжело поднялась, шатаясь и матерясь, достала из морозилки запотевшую бутылку водки и отхлебнула от ее щедрот.
И до меня дошло. Родители Бага не живут вместе. Мама Бага пьет. Вот чем она болеет! Вот почему ему не впервой было ставить капельницу… И он при первой же возможности свалил из этого жуткого места.
Незаметно покинув кухню, я на цыпочках прокралась обратно в заброшенную комнату Бага, натянула свое шмотье и выбралась в подъезд.
Хотелось поскорее оказаться под теплым душем, смыть с себя обидные слова, нежные поцелуи, болезненные засосы и синяки,
