Кража в особо крупных чувствах - Дарья Волкова
Жаркая близость вечером. Засыпать в одной постели, на его плече. И просыпаться утром, в его руках, чувствуя, что… Эля закашлялась, погасила сигарету, прижала ладони к ставшим горячими щекам.
Неужели она сама, как-то нелепо, все испортила?! Просто тем, что не сказала Петру, что ее не будет дома? А почему он сам не предупредил, что приедет?! Так поступают все нормальные люди!
Ладно, Эля, тебе ли говорить о нормальности. Она его об этом сама обязательно спросит. Но для этого надо увидеться. И Элина решительно взяла телефон.
Элина: Я завтра к шести буду дома. Приедешь?
Он ответил не сразу – Эля успела нервно выкурить половину сигареты, когда телефон пиликнул.
Петр: Вряд ли.
Элина судорожно вздохнула. Ты… ты не можешь быть таким обидчивым! Не имеешь права! Ты же не маленький мальчик, Петя! Она успела смахнуть первые слезы, когда пришло еще сообщение.
Петр: Я завтра допоздна на службе. Раньше восьми, а, вернее, девяти вряд ли освобожусь.
Элина: Приезжай. В любое время приезжай. Я буду ждать.
Петр: Хорошо.
Она долго-долго смотрела на это «хорошо». Так долго, что отчетливо поняла, что с ней случилось. Очень ясно и отчетливо поняла.
Она умудрилась скоропостижно и намертво влюбиться. Вот как называется это «хо-ро-шо». Эля встала, взяла пепельницу и выкинула ее содержимое в мусорное ведро. Нет, все-таки надо бросать курить. И подумать о том, что приготовить на завтра.
***
Петр долго смотрел на их короткую переписку. На свое последнее «хорошо».
А ведь теперь и в самом деле стало хорошо. А еще пять минут назад было совсем не хорошо. Херово было, скажем прямо.
По-хорошему, надо было позвонить Эле. Или хотя бы написать. Предупредить о своем приезде. Но он не стал этого делать. Потому что весь день занимался самовнушением, что ничего такого не произошло, и нет никакой необходимости сегодня снова к ней ехать. Что это как-то… Ну как-то не так! Он обычно раньше чем через неделю после удачной охоты на радарах не появлялся. В особых случаях – дня через два. А тут…
А тут он, по-прежнему внушая себе про «это как-то не так», прямёхонько на радар и поехал.
А Эли дома не оказалось. Он, как дурак, звонил в дверь, стучал, потом звонил по телефону – все без результата. Сначала он психанул – ну, подумаешь, цаца какая. Больно надо! Но уже примерно спустя десть минут пути домой ему пришла в голову другая мысль – нехорошая. В которой фигурировали убитый профессор, эти чёртовы иконы в сейфе и Поварницын. А если все-таки не Поварницын – так, может быть, кто-то другой – тот, кто убил профессора Конищева. А Элина не отвечает на телефонные звонки!
На этой смеси злости и все усиливающейся тревоги он почти доехал до дома, периодически набирая Элин номер. А когда она все же ответила, то облегчение было таким сильным, что он сорвался. Нет, не наорал. Но состояние было близко к определению «тихое бешенство». Точнее, «Тихое бешенство» – по меткому маминому определению.
А кто виноват? Сам, дурак, виноват. Если бы не занимался самовнушением из серии «Это как-то не так» и просто позвонил бы Эле и предупредил, что приедет – ничего этого не было бы.
Как-то не так… Пётр откинулся на кровать, закинул руки за голову. Конечно, не так. С Элиной все не так, и пора бы с этим смириться. Она свидетельница по делу, которое он ведет. Она вдова-девственница. Она сама первая поцеловала его. Она… да много чего она.
Это Элина. Она такая одна. Она даже дала ему шанс собственный идиотизм исправить. И завтра он ее увидит. И все свои нереализованные планы на сегодняшний вечер – осуществит. Надо будет не забыть про вино и цветы. Ведь завтра пятница, а впереди выходные. Которые он – Петр это сейчас вдруг отчетливо понял – хочет провести с Элиной.
Как-то не так… Нет, это просто так выглядит его новое «так».
Так-так-так…
***
– А зачем снова цветы?
– Мне с ними извиняться удобнее.
– Не надо тебе извиняться.
Ему пришлось резко опускать руку, потому что Элина порывисто бросилась к нему, прижалась, засопела в шею.
– Я должна была тебя предупредить, что уезжаю работать.
– Это я должен бы предупредить, что приеду. Нормальные люди предупреждают о том, что собираются заехать в гости. – Эля глубоко вздохнула, прижимаясь к нему сильнее. Петр провел рукой, свободной от цветов, по ее спине. – Но я в принципе совсем не против того, чтобы ты оповещала меня о своих планах.
Петр как-то понял, почувствовал, что Эля улыбается. А потом она кивнула.
– Хорошо. Скажи, а что там упирается мне в спину?
– Бутылка красного сухого.
– Тогда пойдем ужинать. Ты голодный?
Они слегка отстранились друг от друга и теперь смотрели в глаза. А потом Петр ровно по вчерашнему сценарию убрал вино и цветы на полочку для ключей. Эля довольно вздохнула, когда он подхватил ее на руки.
– Я очень голодный.
***
Это были изумительные выходные. Во время которых Петр Тихий многие вещи делал впервые в жизни. Или впервые за очень долгое время.
Например, у него был, наверное, впервые в жизни настолько шикарный утренний секс. Потому что Петр не стал повторять свою предыдущую ошибку и, прежде чем тереться пахом о круглую аппетитную женскую попу, прижал к себе Элю покрепче – чтобы не вздумала сбежать, как в прошлый раз. А потом она и сама сбегать передумала. Прогибалась, стонала, вжималась в него. И ни словом не возразила, когда Петр откинул в сторону одеяло. И получился и в самом деле шикарный неспешный утренний секс. С неторопливыми в раскачку движениями. С возможностью гладить Элю везде, где только заблагорассудится – особенно там, когда он закинул ее ногу на свое бедро. И с возможностью на все это смотреть – на растрепанные, залитые утренним солнцем волосы, на белую грудь и яркие розовые соски, на развал ног и нежную влажную припухлость между. А если туда еще и пальцами нырнуть, а носом в изгиб ароматной шеи…
Во всем этом был единственный минус – он опять засадил Эле на шее синяк.
