Вера Колочкова - Благословение святого Патрика
– Сашка, да кто пришел-то, я спрашиваю? У тебя язык отсох, что ли?
И опять его лицо осталось непроницаемым. Лишь в глазах шевельнулось что-то, похожее на досаду, и немного дернулся уголок мягкого рта. Не женственного, нет, а именно мягкого, как у мальчишки-подростка. Да и все черты лица были у него немного мальчишечьи, нежные, не траченные годами. Только глаза ей показались вполне возрасту соответствующими – умные, грустные, как два глубоких осенних озерца с темной водою. Да, он не был красив той уверенной определенностью, которая складывается к пятому мужскому десятку лет, но все-таки – был красив… Странным сочетанием юности и взрослой печали во взгляде, и этой непроницаемостью, явно стремящейся сохранить внутренне тайное знание, и еще чем-то, едва уловимым…
Повернув голову в сторону спальни, произнес тихо, вежливо, будто отвечал на такой же вежливый вопрос:
– Это Лиза пришла, мама. Ты ее ждала, она и пришла.
– Ну, наконец-то! Где она там? Пусть сюда идет!
– Иду, Ангелина Макаровна! Сейчас…
Наклонилась, принялась торопливо расстегивать ремешки на босоножках, зачем-то пояснив Саше виновато:
– Она требует обувь снимать…
– А вы не снимайте, Лиза. Моя мама всегда и от всех чего-то требует, но это не значит, что надо ее беспрекословно слушать. Просто не снимайте, и все.
– Как это?
– Молча. Сопротивляйтесь молча, это лучшее, что я могу вам предложить в этом доме. А впрочем, как хотите… Да, устроила моя дочь вам большую каверзу… Добрые порывы души обычно бывают наказуемы, Лиза.
– Да ничего страшного, подумаешь, десяток уколов поставить! Зато Женя отдохнет, чем плохо?
– По-моему, слишком большая плата за чужое удовольствие.
– А она мне не чужая, что вы… Она подруга моей дочери…
Он посмотрел на нее странно, будто пригляделся повнимательнее. Пожав плечами, указал рукой направление, куда надо идти:
– Мама там, в спальне. Сказалась больной, в постели лежит. Моя помощь нужна, Лиза?
– Да нет вроде… А где можно руки помыть?
– Ванная прямо по коридору, направо.
– Да, спасибо…
Старуха возлежала на высокой кровати, откинувшись грузным телом в подушки, глядела настороженно из-под насупленных бровей.
– Здравствуйте, Ангелина Макаровна. Как вы себя чувствуете?
– Видишь, лежу… Болею, значит. Чего зря спрашивать? Иль ты шибко воспитанная, обязательно вежливостью пошуршать надо? Не люблю я лишних реверансов, учти на будущее. Вежливые вопросы всегда отдают жеманством. Скажи лучше – диклофенак принесла?
– Да, конечно… – закопошилась она в сумочке, доставая коробку с лекарством.
– Давай тогда, приступай. Шприцы вон там лежат, в шкафу, в правом верхнем ящике.
Вдруг резво поднявшись из подушек, она оперлась на локоть, вытянула шею, прокаркала громко в открытую дверь спальни:
– Видишь, до чего твоя разлюбезная доченька меня довела? Слышишь меня, нет? Вон, пришлось медсестру нанимать, чтобы уколы ставила! Плохо ты ее воспитал, Сашка, никакого уважения в девчонке нет! И Ирка твоя тоже в этом смысле матерью никудышной оказалась!
Снова упав в подушки, задышала тяжело, потом пробормотала злобно, обращаясь уже непосредственно к ней:
– Вот, гляди… Только и ждут, чтобы я поскорее копыта отбросила. А только не дождутся, поживу еще… Назло им поживу.
Откинув одеяло, перевернулась на бок, приподняла теплую фланелевую рубаху, оголив рыхлую мощную ягодицу:
– Ну, давай уже, что ли… Посмотрим, какая ты мастерица… Вчера-то, помню, сильно хвасталась.
Шлепок – игла мягко вошла в рыхлую ткань, пальцы привычно сделали свое дело. Мазнула по месту укола тампоном со спиртом, произнесла весело:
– Все, Ангелина Макаровна! Можете опускать рубашку!
– Все? Ишь ты… И впрямь хорошо умеешь… Ладно, спасибо. Приходи завтра. Да, деньги за лекарство возьми… Вот, я тут приготовила… Чек из аптеки можешь не показывать, ладно. Я помню, что ты в этом смысле обидчивая.
– Тут много, Ангелина Макаровна. Я за лекарство меньше отдала.
– Ну, потом разницу вычтешь, когда в магазин за продуктами пойдешь! А то я Сашке покупку продуктов не доверяю, обязательно все не то купит. Сама ж видела, какой небожитель… Говоришь ему, а он будто не слышит, о своем думает. Никогда не могла понять, что у него на уме… Поди, презирает меня, думает, что я жизнь ему сломала. Все молчуны-сыновья так думают, я знаю. И этот такой же. Не верю я ему. Молчуны – они все опасные.
– Что вы, мне так совсем не показалось. У вас очень хороший сын. По-моему, вам нечего опасаться.
– Да, хороший. Сам для себя. Не для матери. Ладно, иди, не твое это дело, в общем. Да и откуда тебе знать? Шприц использованный забери, на кухне в ведро выкинь.
– До свидания, Ангелина Макаровна. До завтра.
– Ага, давай… А я посплю. Понервничала с Сашкой, спать захотелось.
Стараясь не стучать каблуками, Лиза вышла на кухню, держа в пальцах шприц. Саша стоял у окна, не обернулся, будто не слышал ее легких шагов. А может, и впрямь не слышал, пребывая в глубокой задумчивости. Спина прямая, слегка напряженная… Как про него только что мать небрежно выразилась – небожитель… Молчун опасливый.
Потянула на себя дверку шкафа под раковиной, бросила шприц в ведро, еще раз глянула ему в спину. Что, надо так и уйти, молча, по-английски? Даже не окликнуть его, не попрощаться? А до двери проводить? Или у них в доме такие вежливые реверансы не приняты?
Пожала плечами, молча шагнула к двери. И вдруг услышала его голос – грустный, спокойный, даже немного насмешливый:
– Вот так прошло мое детство, Лиза… Затюканный, пристыженный, подавленный материнской волей… А я никогда не сопротивлялся, хотя, наверное, надо было – прямо и грубо. Наверное, это достойно осуждения. Ведь вы меня сейчас осуждаете, да, Лиза?
– Осуждаю? Нет, что вы. Почему я вас должна осуждать…
– Все дело в том, что я сознательно не хотел быть бойцом. Не в том смысле, что не мог по слабости характера, а именно так – не хотел…
Она замерла, не зная, что ему ответить. Странное признание незнакомого, по сути, человека совсем ее обескуражило. Судя по всему, он и не ждал от нее никакого ответа. Просто стоял, отвернувшись к окну.
– У вас все будет хорошо, Саша… Я почему-то знаю, что все у вас когда-нибудь наладится…
Сказала – и испугалась, будто какую тайну выдала. А что, ведь и впрямь выдала… Он же не знает, что Женечка сообщила все подробности его семейной жизни! Фу, как неловко получилось…
Так сконфузилась, что не заметила старуху в дверях.
– А ты что, разве еще здесь? – прилетел ее недовольный вопрос. – Я думала, ушла давно…
Саша у окна вздрогнул, будто пойманный за неприличным занятием. Как же они ее не заметили, не услышали тяжелых шагов по коридору?
