Здравствуй, Аннабелль - Мари Розенберг
— Покажи эту переписку себе. Я поверить не могу! Ты мне еще что-то говорила насчет Аннабелль? — удивился Уильям, разведя руками. — Так ты чертова ведьма!
— Уилл, я правда…
Ингрид попыталась его успокоить, но Уильям не хотел ее слушать. Он встал и начал ходить по комнате, размахивая руками.
— Я не могу поверить…Ты спишь с бывшим, Ингрид!
— Я думала, это ничего не значит, и что мы с тобой можем все обсудить. Я же не люблю его, я люблю тебя.
— Любишь меня? — прорычал он, остановившись перед ней. — Как можно так! Пришла бы и сказала. Или тебя разговор об отце так прорвал?
— Не говори так про папу!
Лицо Ингрид покраснело от слёз.
— Я не знаю, Ингрид. Я очень разочарован и расстроен.
Уильям остановился и посмотрел на нее, как ему показалось, с отвращением. Он выбежал из дома, захлопнув двери, направился к выходу. Он не мог оставаться с Ингрид ни минуты дольше. Она бежала за ним.
— Уилл, пожалуйста, не уходи, — сказала она, пытаясь удержать его за руку.
— Оставь меня в покое, Ингрид, — ответил он, вырываясь — Я не могу смотреть на тебя, меня тошнит.
Уильям оттолкнул девушку от себя и побежал прочь.
12. Мальчик не сдается
8 лет назад
Уильям медленно открыл глаза и уставился в белый потолок незнакомой комнаты. Его голова болела страшно, а все вокруг казалось каким-то размытым и далеким. Он попытался приподняться, чтобы посмотреть на свои руки, но ощутил острую боль в левом боку и упал обратно на подушку. Он попытался вспомнить, что произошло, но в его голове была только пустота. Кейтлин сидела на стуле около кровати, прижав носовой платок ко лбу.
— М… мама, — еле слышно прошептал Воттерс пересохшими губами, — мам.
Услышав голос сына, мать встрепенулась.
— О, господи, пришел в себя, — радостно воскликнула она, всплескивая руками.
Голова неистово болела, зрение снизилось на миллион процентов, словно парень смотрел сквозь старое бутылочное стекло.
— Что такое… — прошептал Воттерс, повернувшись к матери, — живот болит.
— Сейчас я пойду за врачом, — сказала Кейтлин.
Оставшись один, Уильям осмотрел свое тело — на ноге оказался надет гипс, а грудная клетка тяжело поднималась из-за тугого бандажа. Память парня выдавала ему совершенно случайные обрывки — резкий яркий свет, чьи-то крики, запах сырой земли, ссора с Ингрид. Помнил все, но ничего конкретного. Воттерс пытался вспомнить, что произошло. Голова казалась полной ваты, и воспоминания не хотели возвращаться. Он вспомнил только, что бежал от дома Ингрид, что его трясло и лихорадило. Когда вдруг ощутил острую боль в животе и удар в спину, все стало черным.
Парень смог дотянуться до телефона, который лежал на столике рядом с кроватью. Он включил его, и на экране появился свет, который ослепил на несколько секунд. Наконец, смог разглядеть часы и увидел, что прошло больше двенадцати часов с момента их встречи с Герц.
— Как ты нас всех напугал, — причитала Кэйтлин, вернувшись, — я чуть с ума не сошла.
Уильям вздохнул, пытаясь собраться с мыслями, но тут же услышал шум за дверью. Он посмотрел на мать, и в это время в палату вошел врач. Высокий и худощавый, напоминавший комичного персонажа мультика.
— Уильям, меня зовут доктор Бэн. Как ты себя чувствуешь? — спросил он, подходя к кровати.
— Голова болит, — ответил Уильям, стараясь сосредоточиться на словах, — и грудь, как будто упало сверху что-то тяжелое.
— Хорошо, схожу за обезболивающим, — записал мужчина в блокнот, — тебя сбила машина, Уильям. Удар был сильный, переломал тебе ребра, ногу и хорошенько сотряс мозг. Чтобы ребра правильно срослись, пришлось сделать операцию. А теперь придется задержаться здесь еще на недельку.
Воттерс кивнул, пытаясь улыбнуться, хотя внутри хотелось распасться на атомы.
— Я не помню, что произошло, совсем не помню.
— Это неудивительно! Ты пережил сильный стресс. Сейчас тебе надо восстановиться, после будете разбираться, что произошло. Мозг часто «выключает» подобные воспоминания.
Кэйтлин с облегчением выдохнула, глядя на сына.
— Я могу остаться с ним, Бэн? — спросила она.
— Двадцать минут. Миссис Воттерс, не забывайте, что Уильяму нужен покой и отдых, — ответил врач.
Уильям проклял доктора Бэна, который разрешил ей остаться даже на двадцать минут. Голова раскалывалась, говорить не было никаких сил, а мамино выражение лица не сулило ничего хорошего.
— Ты, правда, ничего не помнишь? — сказала она.
Уильям покачал головой.
— Не мучай вопросами, мне плохо без того, — признался парень.
— Я не буду сейчас говорить с тобой на эти темы, Уильям, но когда ты выспишься, нас с тобой ждут долгие беседы. Видимо, я зря полагалась на тебя, сынок.
— Зря… полагалась? — едва произнес Уилл.
— Связался с какой-то малолетней шлендрой, соврал нам. Ты ведь вчера у нее был, и вот это все произошло, потому что ты занимался совсем не тем, чем нужно.
— Что? Мам, меня сбила машина. Это могло произойти когда угодно. И при чем здесь Ингрид?
— С нами связались из полиции, водитель ни в чем не виноват. Слава богу, у нас есть деньги, благодаря Ронану, разобрались с ситуацией.
— Ты сейчас правда думаешь об этом?
— А о чем мне думать? О том, что ты связался с плохой компанией? Или о том, что ты врал?
— Мама, я тебе не врал, я боялся сказать, — тихо произнёс Уильям.
— Поговорим потом, но я так разочарована этой ситуацией.
— Что опять?
— Уильям, от тебя слишком много проблем. То у тебя тревожность, то депрессия, то булимия. Почему ты не можешь просто жить? — возмутилась Кейтлин.
Уильям рассмеялся. Почти нервно.
— Место и время ты выбрала подходящие, давай поговорим.
— Нет, поговорим, когда выздоровеешь. Я заберу твои документы из Клоустенда. Это не дело.
— Мама, оставь меня в покое…Я буквально лежу в больнице. Поговорим потом…
— Ох, господи, Уилл…Наказание!
Попрощавшись, Кейтлин ушла. Уильяму стало еще хуже. Он почти не мог шевелиться, а в груди давило — теперь уже не только из-за последствий аварии. Лежал один, в палате, смотрел на выбеленный потолок и плакал. Он ждал Ингрид, ждал хотя бы одного звоночка. Она, наверняка, знала, что с ним приключилось. Такой маленький и запутавшийся во всем Уильям, еще верил в любовь.
Первые звоночки того, что все идет ко дну — появились еще летом. Уильям почему-то ощущал себя потерянным. Ни в семье, ни среди друзей, ни в кружке юных журналистов — ему не было должного места. Казалось, куда бы он не пришел, он не мог освоиться, не ощущал себя в своей тарелке.
