Измена. Я только твоя. Лирическое начало (СИ) - Соль Мари

Ты усмехнулся:

- Конечно, злюсь! Я потом накажу тебя.

- Точно?

Мы вновь принялись целоваться:

- Эй, ну харе! - послышалось Женькино.

- А можно автограф? - Лёлька метнулась к актрисам, а Ника, державшая мой ярко-алый букет, увлечённо считала бутоны.

Вдруг она вынула карточку:

- Ань! Тут типа открытки. Наверно, тебе, - уже приоткрыла её, только я не дала прочитать.

- Поклонники?

- Признания в любви от фанатов? - прозвучали догадки, одна за другой.

- Да ну вас! - язвительно бросила я, удаляясь в гримёрку. И только лишь там, за спасительной ширмой, прочла этот тайный посыл.

«Анна, с дебютом! Пускай это станет началом большого пути. М.».

Он подписался всего одной буквой, но я догадалась, о ком идёт речь.

«Марат», - дописала я мысленно. И снова услышала, как ускоряется ритм. Сколько роз было в этом букете? Сорок пять, я потом сосчитаю. В твоём было девять стыдливых ромашек, пять анютиных глазок и один ярко-жёлтый ирис.

Глава 26. Витя

Я сел с краю, чтобы первым вручить тебе скромный букет. Хотя был уверен, что ты улыбнёшься при виде его. Но Ника меня уболтала вручить его после. Точнее, я уболтал её пересесть! Боялся, что рядом с Лёлькой они не выдержат, станут кричать. И ещё, чего доброго, растянут припрятанный «лозунг».

В их предпочтения театр пока не входил. И они вели себя, как на концерте. Шумели, игрались, как дети. Один я был серьёзен! Я ждал, в отличие ото всех. И ты появилась…

Я забыл, где сижу. Я забыл даже как меня звать. С той минуты, как ты появилась на сцене. Местами я ловил себя на том, что тереблю лежащий на коленях букет. Обрываю его лепестки. Ты играла потрясно! Это была ты и не ты одновременно. Я наблюдал за тобой. Я подглядывал.

«Вот уж точно, дитя порока», - подумал я и представил, как ты лежишь подо мной. И обнимаешь горячими бёдрами...

Я не помню, о чём был спектакль. О жизни, о чём же ещё? О любви, как ты говорила сама.

- Катерина, Кати! Я хочу тебя, слышишь? – сказал твой «партнёр». Именно так ты его называла. И неожиданно с жаром прижался к губам.

Я даже привстал от «восторга». Сглотнул и под гневом сидящего сзади, опустился обратно, «в седло». Ты не брыкалась, не била его по плечам… Ты обнимала его! Прижимала к себе его голову. Я задышал, но глаза не отвёл. Так и смотрел на тебя. На измену.

«Ведь это же сцена, она – не она», - подсказывал разум. Но сердце твердило обратное! Ближе к концу я слегка отошёл. Хотя ты рыдала так горько, так искренне. Что я невольно подумал – между вами есть что-то. Иначе, зачем так страдать?

Ты полезла на эту скалу.

- Если ты здесь, дай мне знак! – прокричала наверх. И упала…

Я снова заёрзал. Но в этот раз по другой причине. Я подумал, что ты, несомненно, ушиблась. А говорила – нормальный спектакль! Работа в искусстве – не спорт, и т.д. А теперь вот лежишь там лицом на полу, и никто не поможет подняться…

- Вить, ты как? – пихнул меня Жека. Заглушаемый аплодисментами, его голос казался далёким.

- Норм, - отозвался я коротко.

- Ну, чё, идём? – позвала Вероника.

Мы встали, пробрались гуськом между кресел наверх. Она разузнала, где будет гримёрка. Вместе с Лёлькой они походили на девочек-школьниц, фанаток какой-нибудь группы. Мы с парнями шли следом за ними. И я вдруг подумал, что зря…

Зря я ушёл! Ты будешь ждать меня там. Будешь видеть со сцены пустующий ряд. Ты расстроишься. Хотел на попятную, но Саня меня заболтал.

- Слушай, опять барахлит, не посмотришь?

- Да не вопрос, заезжай, - я поправил букет, «причесал» его к встрече с любовью.

Ты появилась с охапкой покруче. Несколько прочих букетов затмил тяжеленный, из роз. Я покосился на свой. Лучше бы взял хризантемы. Говорила флористка, бери!

Вместе с тобой шли ещё две особы. Та самая «мамочка» сразу же стала шутить. Они наблюдали, как ты обнимаешь меня. От тебя пахло так… по-другому! Духами и розами. Запах нравился, но я предпочёл не дышать.

- Ты не злишься? – спросила на ушко.

- За что? – я забыл о стеснении.

Глаза у тебя были влажные. Слишком высокая «доза» эмоций, тебе не по силам такое. Я испугался, вцепился в тебя.

- Ну, - ты прикрыла глаза, - За тот поцелуй.

Я выдохнул:

- Злюсь, ещё как! - хотя на самом деле забыл на мгновение, - Я потом накажу тебя, - обещал.

- Точно? – ты улыбнулась сквозь слёзы.

И мне так захотелось тебя целовать. Стереть с твоих губ чью-то «метку». Сказать всему миру – моя, ты моя! Никому не отдам. Мы слились, присосались друг к другу. Словно пьяные. Я разделял твой успех. Разделял твою ношу. Я тебя раздевал…

- Эй, ну харе! – послышалось Женькино.

Кофточка съехала с плеч, ты натянула обратно. Мы прижимались друг к другу, и я понимал – это ты. Я простил тебя, слышишь?

Лёлька пристала к актрисам, а Ника, державшая этот букет, вдруг сказала:

- Ань! Тут типа открытки. Наверно, тебе.

Парни стали искать «оправдания». Только я промолчал. Наши руки разжались. Ты укрылась в гримёрке. Мне захотелось ворваться туда…

- Что там было написано? – обратился я к бывшей.

- Где? – Вероника смотрелась в карманное зеркальце.

- Ну, на открытке на этой, - поторапливал я.

Она усмехнулась:

- Признание в любви.

- Да ладно тебе! – я одёрнул.

Она продолжала подкрашивать губы. Вазюкать измазанной в красное кисточкой. Я схватил её за руку:

- Гонишь.

Выдержав хватку, она подняла на меня озадаченный взгляд:

- Да поздравления! Блин, отпусти!

Я отпустил:

- А точнее?

- Да я не успела понять! – заартачилась Ника, - Чё-то там про дебют.

- От кого? – призадумался я.

- Да ясно от кого, - манерно ответила Ника, - От того режиссёра. Саранского. Типа он же её наставлял.

- Что делал? – бросил я машинально.

- Ну, учил, - сказала она по-другому, но оттого смысл её слов не менялся.

Я вспомнил Сперанского. Его физиономию на афише. Твою главную роль. Твои пробы… Я втянул носом воздух и тут же себя осадил. Представить не мог! Но невольно представил.

Ты вышла из театра уже в сарафане. Каблучки застучали по камню. Я подумал о том, что букеты оставила там, в своей театральной гримёрке. Подавил сожаление! Ведь надеялся, мой ты прихватишь с собой.

- Позвольте поздравить вас, - раскланялся Сашка и о́бнял по-дружески.

Женька опять стал расстёгивать джинсы.

Ника прикрикнула:

- Хватит!

- Чё, пойдём напиваться? – ответил Женёк.

- Пить за успех, алканафт, - уколола она.

- Харе! – рявкнул он неожиданно, и Ника притихла. На время.

Из дверей вышли парни. Вне сцены они растеряли загадочный лоск. Один прокричал:

- Ань! Не забудь в понедельник на репетицию!

Ты махнула рукой:

- Хорошо!

Вы обменялись «энергией». Я почувствовал эту незримую связь. Он был частью другой твоей жизни. Наполненной, яркой, чужой! В которой я был только зрителем…

- Устала, - добавила ты, сунув руку в мою.

Я выдохнул, сжал её крепко.

- Я тобою горжусь, - похвалил, хотя эту фразу уже повторял не единожды. Но теперь я, и правда, гордился тобой! Ты была так красива на сцене. Или сцена тебе очень шла.

- Я представляла тебя, - произнесла неожиданно.

- Вот же я! Зачем представлять? – улыбнулся в ответ.

- Нет, - опустила глаза, - Там, на сцене. Во время поцелуя я представляла тебя.

Я замолчал. Я не знал, что ответить.

- Вить, ну не злись! – ты прильнула ко мне. И слова полили́сь из души бесконечным потоком:

- А если ты будешь сниматься в кино и постельная сцена? Ты тоже будешь меня представлять, и я типа должен не злиться?

- Я не буду играть в постельных сценах. Обещаю! – ты капризно поджала губу. Как ребёнок.

Сердце кольнуло, но я удержался от ссор. Не хотел омрачать тебе праздник.

- Он тебе нравится? – вырвалось вдруг.

Ты отмахнулась: