Любовь. Измена. Развод - Мария Николаевна Высоцкая
— А как же самоуважение мама? Гордость? Почему я его прощать должна? Почему?
— Когда жрать нечего будет, посмотрим на твое самоуважение.
— Не переживай, такого не случится. Если Антипов отберет мой бизнес, я полы мыть пойду, дворы мести, но ни за что, слышишь меня, ни за что к нем уже вернусь и не прощу, — вскакиваю со стула.
— То есть ради гордости можно жизнь свою испоганить? Будущее?
— Странно что ты только об этом думаешь, ма. А как же так выходит, что твой хороший Илюша ребенка другой заделал? А теперь еще и бизнес у меня отобрать хочет. Мой бренд — мое детище. И он хочет все испортить, я чувствую это. Он угрожал мне, синяки оставил, — задираю рукав домашней кофты и сую свое запасть маме в лицо.
На руке все еще красуются синяки. Ровно пять небольших точек от пальцев Антипова. На работу я ходила, замазав все эту «прелесть» тоналкой.
Мама вздрагивает.
— Это тоже нормально, по-твоему? А когда он меня убьет, ты что говорить будешь? Как его оправдаешь?
Знаю, что преувеличиваю, но я должна до нее достучаться. Сколько можно то? Вечно Илья, Илья…я блин ее дочь, а не какой-то там Илья.
— Ты, блин, за меня должна быть. Потому что я твой ребенок. Не Илюша, а я. Ты в клочья его должна была разодрать, только за то, что он посмел после всего к тебе припереться. После другой бабы, после того как меня предал. Унизил. Растоптал. А ты…
Мама тихонько плачет. Беззвучно. Вытирает слезы, но меньше их от этого не становится.
Дрожащей рукой, аккуратно сжимает мою руку, над синяками. Смотрит. Всхлипывает. А я…я добиваю. Хватит уже молчать. Пусть знает всю правду.
— И детей у меня быть не может. После аварии не может. Я предлагала твоему Илюше найти суррогатную маму или взять из дома малютки детку, но он сказал, что нам и так хорошо. На фиг ему никакие дети со мной не нужны. Зато от какой-то левой девки, пожалуйста. Что ты смотришь мама? Что? Я теперь не женщина, по-твоему? Не человек может? Да не будет у меня детей. Не смогу я их выносить. Никогда! Можешь прямо сейчас в бабушки к Антиповскому отпрыску записываться, он только рад будет.
— Света…
Мама закрывает рот ладонью и не веря, качает головой. Медленно оседает на край табурета.
— Что? — смотрю в окно, сложив руки на груди.
Больно. От всего происходящего сердце рвется. Кровоточит.
Господи, да она же моя мать. Почему она ведет себя как монстр?
Все детство тыкала, попрекала. Да мы жили как нищие, но я-то, в чем была виновата? Кто ее просил выходить замуж за уголовника и рожать от него детей? Кто просил жить в нашей деревне и работать за гроши?
— Доченька, я же не знала…
— А какая разница? То есть подкладывать меня под него сейчас, по-твоему, нормально? Не претит моральным принципам?
— Боже мой, боже мой…
Мама что-то тихо причитает. Не разобрать. Тру свои огненное красные щеки и возвращаюсь за стол.
— Если еще хоть раз, ты будешь при мне за него заступаться, если выберешь его , а не меня, ты мне не мать. Поняла? Можешь тогда вообще забыть о моем существовании.
*Кампейн (campaign — англ. «рекламная кампания») — съемка рекламной кампании коллекции.
*Russian Fashion Week — Российская неделя моды Прет-а-порте, проходит два раза в год — в апреле и октябре. Участвуют только заинтересованные лица: дизайнеры, журналисты, редакторы глянцевых журналов, специалисты в области моды, маркетологи и продюсеры.
Глава 17
— Светочка, доченька, — мама испуганно вскидывает взгляд. Сталкиваемся глазами. — Что ты такое говоришь? Я же мама твоя. Света…
Молчу. Рассматриваю каждую морщинку на ее лице. Мама выглядит старше своего возраста. Всю жизнь на себе все тащила, вечно в долгах и с подработками.
Ей пятьдесят вот-вот исполнится, но чисто внешне можно лет шесть прибавить.
Стискиваю под столом пальцы в кулаки, чтобы не расплакаться. Так жаль ее становится. Она же ничего в жизни не видела. Я ее когда первый раз на море вывезла, она как ребенок радовалась, а сама постоянно напоминала мне, что все очень дорого и тратиться не нужно. Зачем в ресторан идти, если в отеле полный пансион? А экскурсии зачем? Лучше просто у моря на шезлонгах полежать, бесплатно же…
Я тогда отмахивалась. Мне искренне хотелось сделать ей приятно. Да и себе самой тоже. Если уж и отдыхать, то на полную катушку. Мама моего мнения не разделяла, конечно.
— Почему ты мне не сказала о том, что... — мама смотрит на мой живот и прикрывает рот ладонью. По ее щекам катятся крупные слезы.
У меня у самой сердце щемит.
— Ты бы меня не поняла.
Мама опускает голову. Кивает каким-то своим мыслям и поднимается на ноги.
— Поеду я. Скоро последний автобус уйдет.
В порыве драмы, что душу в щепки крошит, вскакиваю следом и предлагаю ей остаться.
— Не стеснишь, тут две просторные комнаты.
— Да нет, Свет, я лучше дома. Хотя… Дом ли там теперь? — поднимает на меня полный слез взгляд.
— Так я и говорю, оставайся. Я тебе квартиру сниму.
— С ума сошла? Такие деньги. Я уж лучше в нашу деревню тогда вернусь. Не жили хорошо, не надо и начинать.
— Мам…
— Все правильно, Свет. Все правильно. А если этот шкурник еще появится, я его кочергой отхожу, чтобы руки больше не распускал.
Мама перемещается в прихожую. Следую за ней, наблюдаю, как она надевает свое старенькое пальто. Мне кажется, она купила его, когда я еще на втором курсе училась, поправляет волосы и сжимает в руках сумку.
— Мам, ну куда ты собралась на ночь глядя? — вздыхаю и подхожу к ней ближе.
Первое прикосновение, от которого потряхивать начинает.
Касаюсь пальцами ее плеча и заглядываю в глаза.
— Мы больше никогда там не окажемся. Понимаешь? Мы же тогда вместе все преодолевали, давай и сейчас так же. Ты и я, против всего мира. Помнишь пирожки с вареньем из крыжовника?
Мама облизывает сухие губы, вытирает слезы и кивает. Всхлипывает, но улыбается.
