Солнечные пятна - Тори Ру
Раньше здесь жили бомжи и малолетние наркоманы, на которых милиция регулярно устраивала облавы, городская молодежь приходила сюда выпить и уединиться — все это я знаю из рассказов одноклассниц. Однажды в катакомбах под зданием нашли труп, и народная тропа к этому месту потихоньку заросла.
— Это очень стремное место. — Шагая по разбитым плитам, местами продираясь через репейники, я жмусь ближе к Че и ежесекундно озираюсь.
— Это нормальное место, Солнце. Только представь: здесь, на многие километры вокруг, лишь мы с тобой живые, — цитирует он сказанные мной в ту темную странную ночь слова, оставаясь задумчивым и безмятежно спокойным. — И здесь нереальный вид с крыши.
Спотыкаюсь, в ужасе поднимаю на Че глаза:
— Я не полезу на крышу!
— Почему?
— Я боюсь высоты.
— Это я слышал. Но почему? — Вопрос ставит меня в тупик.
— Ну, — осторожно подбираю слова, сочиняя оправдания, но складно не выходит: — Мне нужно твердо стоять на земле, Че! Это вы высоко летаете…
— Мы? Кто это — мы? — Он сверлит меня взглядом.
— Вы… Ты. Неважно! — Я сдаюсь.
Десять этажей Че, крепко сжимая мою руку, поднимается по пыльным, загаженным ступеням. Зажмурившись, я пытаюсь справиться с боязнью высоты, неизвестности, незнакомой легкости и смертельной свободы. Он толкает плечом проржавевшую дверь чердака и, обхватив меня за талию, подсаживает к открытому люку. Крыша усеяна пустыми бутылками, в углублениях рубероида блестят лужи и песчинки.
Встаем рядом и молча любуемся открывшимся видом — лежащий внизу зеленый ковер из сосновых крон обрывается, сменяется бурыми пространствами выжженных полей, что тянутся до автомобильной развязки, петляющей в десятке километров отсюда у домиков пригородного поселка.
— А мое место силы здесь.
Че снимает рюкзак, бросает его на искрящуюся поверхность рубероида и садится, продолжая разглядывать странный пейзаж пронзительно зелеными глазами. Сесть рядом не решаюсь: на мне единственные новые джинсы, которые рассчитываю носить весь предстоящий учебный год. На миг померещился ядовитый смех Ви из сна-воспоминания.
Че находит мою ладонь, тянет за нее и настойчиво усаживает меня к себе на колени. Происходящее ошеломляет, тело не в силах его принять. Опускаю голову на грудь Че и пытаюсь перевести дух.
— Давно хотел спросить: почему ты Солнце? — слышу я его шепот. — То есть я знаю, почему называю тебя так, но откуда это вообще пошло?
— Не помню! — Пожимаю плечами и улыбаюсь. На самом деле я просто не хочу, чтобы он об этом знал.
Почти засыпая в теплых объятиях от нехватки кислорода (поверхностное дыхание не может его дать), почти не чувствуя пульса и не помня имени, я слежу за ползущими по небу обрывками туч — они лучше солнца. Кто-то по-настоящему хороший и любимый всем сердцем рядом — я без спроса взяла эти мгновения у вечности и, если потребуется, расплачусь за них жизнью.
— Таня, я ведь не все тебе сказал, — после долгого молчания раздается под моим ухом голос, и холодная иголка ужаса пронзает тело.
— О чем?
— Ты, возможно, думаешь, что я хотел выбить клин клином, что с моей стороны был какой-то расчет… — Че пару секунд собирается с мыслями и продолжает: — Но там, в ту ночь, в твоем месте силы, я просто поверил, что существуем только мы и никаких призраков между нами нет. Поэтому знай: я был с тобой. Я никому не мстил, даже не думал об этом. Я был с тобой.
Закрываю глаза и оказываюсь в черной глубине космоса, там, где летают недосягаемые мечты. Я смогла дотянуться до них, и самая главная только что стала реальностью.
— Я тоже, Артем. Потому что я тебя… — слова вырываются из сердца, но последнее так и остается не сказанным.
Незачем. Ни к чему.
Глава 32
Реальность покинутых людьми мест искажена, похожа на сон со своими законами и парадоксами: после часа, проведенного здесь, я уже не думаю о проблемах, что остались далеко внизу, не помню о времени, забываю о том, кто я, откуда пришла и куда двинусь дальше.
В ранних сумерках кутаюсь в мягкую толстовку, хранящую тепло Че, с трепетом наблюдаю за точными движениями его обвитой татуировкой руки, чувствую едкий химический запах вырвавшейся на свободу краски и завороженно молчу: есть от чего.
Таланты других людей всегда привлекают мое внимание, но душа при этом не остается чистой — ее наполняют удивление и восхищение с примесью досады и зависти. У меня нет талантов, это очевидно, а рифмы, что я навечно привязываю к бумаге, — лишь способ уйти от реальности. Они помогают верить в то, что я не такая, как мать, и что окружающая меня убогость не навсегда.
Че я восхищаюсь совершенно искренне. Красивый, с хорошими манерами, он талантлив во всем. Че умеет поддержать любой разговор и обезоружить улыбкой, ему под силу идти по жизни с высоко поднятой головой, и никакая грязь не запятнает его образ. А еще он замечательно рисует. Не разбираюсь в стилях, направлениях и жанрах уличного граффити, но от усталых зеленых глаз, которые Че за пять минут изобразил на стене лифтовой шахты, перехватывает дух — я узнаю взгляд, что ловила сегодня в отражении мутного зеркала в своей тесной комнатенке.
— Это… я? — Пораженно моргаю, и Че кивает:
— Ты. — Он протягивает мне баллончик с черной краской. — Твоя очередь. Давай, ударь вандализмом по меланхолии и грусти! И впредь пусть твои глаза смеются!
Нерешительно забираю краску, топчусь у кирпичной стенки, прищуриваюсь. Через всю кладку тянутся витиеватые разноцветные надписи, оставленные неведомыми людьми. Призрачное безмолвие сохранило их голоса, и обрывки веселого смеха до сих пор эхом раздаются в эфире… Или же это ветер внизу сгоняет с ветвей испуганно кричащих
