Позволь ей уйти (СИ) - Монакова Юлия

— Уф, слава богу — нет! — Мила выразительно закатила глаза.

— Ну и всё. Считай, что легко отделалась.

— Он нашёл себе какую-то белобрысую овцу с сиськами четвёртого размера. Они сейчас Новый год вместе встречают, — с обидой и ревностью произнесла Мила, упрямо не желающая успокаиваться.

— Сиськи четвёртого размера — это, конечно, весомый аргумент… — задумчиво произнёс Павел, но, заметив, что подруга замахнулась на него бутылкой, тут же поднял руки:

— Шучу, шучу! Твои сиськи тоже очень даже ничего.

— Правда? — с надеждой спросила она. — Ты мне это сейчас как друг говоришь или как мужчина?

— Как мужчина вообще скажу, что ты вполне… секси, — он окинул её оценивающим взглядом. Мила пристально всматривалась ему в лицо, пытаясь сообразить, не врёт ли, а затем не выдержала и всё-таки рассмеялась:

— Да ну тебя!

— Почему это “ну”? — притворно обиделся Павел. — Ты меня как парня вообще, что ли, не воспринимаешь? Или, подобно твоему драгоценному Эдичке, втайне уверена, что у меня в дипломе написано чёрным по белому: “Артист балета. Гей”?

Он подошёл к самому краю крыши, обнесённому невысоким и не слишком-то надёжным ограждением, и закинул на него ногу, будто находился у хореографического станка в танцклассе.

— Нет, конечно, ты не гей, я же помню все твои… увлечения и влюблённости, — Милка опасливо поёжилась, наблюдая за его действиями. — Но…

— Что “но”? Говори, раз уж начала.

— Ты бы отошёл подальше. Мне смотреть на тебя страшно! — заявила она. — Стоишь на самом краю.

— А вот так? — он легко уселся в продольный шпагат, балансируя на узких перилах и забавляясь её испугом.

— Паша!.. — взвизгнула она с округлившимися от ужаса глазами. — Я с тобой… дружить не буду, если ты сейчас же не слезешь оттуда.

Нехотя подчиняясь, Павел спрыгнул с ограждения и снова подошёл к Миле.

— Так что “но”? — с нажимом повторил он.

Милка замялась. Глаза её виновато забегали.

— Всё равно, Паш, извини, но для меня балет и секс — нечто из совершенно несовместимых понятий. Все эти балеруны…

— Танцовщики, — привычно поправил он, скрипнув зубами.

— Ну хорошо, пусть будут танцовщики, — согласилась Мила и сделала ещё один глоток из горлышка бутылки, — вы… то есть они… для меня и не мужчины вовсе.

Павел забрал у неё бутылку и залпом допил остатки шампанского.

— Я не мужчина? — коротко и зло переспросил он, буравя её мрачным тяжёлым взглядом.

— Паш, ну какой ты мужчина, — она искренне расхохоталась, запрокинув голову и показывая стройную длинную шейку, которую ему сейчас отчаянно хотелось сдавить так, чтобы Милка заткнулась навсегда. — Ты мой котик. Мой зайчик. Пупсик… Ангелочек Пашечка, которого хочется гладить по золотым волосам, тискать и ласково трепать за щёчки.

Он молча швырнул опустевшую бутылку на крышу, сделал резкий шаг вперёд и впился губами в Милкины губы — так жадно, остро, больно и неистово, что их зубы стукнулись друг от друга. Она сдавленно ахнула, пытаясь отшатнуться, но его ладонь, лежащая на её затылке, лишь властно надавила, помогая ещё плотнее прижаться своими губами к её и не давая Миле ни единого шанса отстраниться или опомниться.

=38

Мила то ли пискнула, то ли издала короткий стон, и Павел прекрасно понял, что чёрта с два это было стоном удовольствия. Но он словно обезумел, снова и снова целуя её — ещё слаще, ненасытнее, откровеннее и глубже, и постепенно почувствовал, что она начала отвечать ему. Поначалу неуверенно, с сомнением и даже страхом, а затем всё более распаляясь. Когда они выныривали из своих поцелуев, словно пловцы из-под толщи воды, чтобы сделать короткий вдох и наполнить лёгкие кислородом, он видел прямо перед собой её шальные глаза, подёрнутые лёгкой дымкой, и дурел всё больше и больше. А она уже первая, не дожидаясь Павла, горячо припадала к его губам, самозабвенно целуя их, обменивалась с ним своим дыханием и пробовала на вкус его язык.

Кажется, пошёл снег. Кажется, в небе всё ещё продолжали взрываться и вспыхивать новогодние фейерверки. Он ничего больше не видел, не слышал и не ощущал, кроме хрупкой и трепещущей девичьей фигурки в своих объятиях. Милины руки робко забрались ему сначала под расстёгнутое пальто, а затем проникли и под свитер, обвили поясницу и заставили Павла плотно прижаться к ней бёдрами. Он поймал отблеск её взгляда и понял: Мила уже готова взять обратно свои слова о том, что он “не мужчина”. Но нет, Павел не собирался довольствоваться столь лёгкой победой, он планировал пойти до конца. Он ужасно хотел её — сильно, до дрожи, до звона в теле, и мог бы взять её прямо здесь, на крыше, сгорая от нетерпения, можно ведь просто подстелить пальто… Но Павел не собирался унижать Милу торопливым сексом тупо для разрядки, ему хотелось намного, намного большего.

— Давай вернёмся домой, — прошептала она, словно угадав его мысли.

Роняя по пути верхнюю одежду — его пальто, её куртку — они двинулись к чердачной лестнице. Павел спустился первым и протянул руки вверх, принимая Милу в свои объятия, как, должно быть, принимал партнёрш в театре во время поддержки. Мила доверчиво пошла к нему, обхватила за шею… Она и не знала, не догадывалась раньше, не подозревала, что Павел такой сильный… Он нёс её на руках, словно пёрышко, продолжая жадно целовать.

— Ключи… — хрипло выдохнула Милка, с усилием отрываясь от его губ. — От квартиры… в кармане куртке остались.

Пришлось с сожалением ставить её на пол и едва ли не бегом возвращаться на чердак за курткой и пальто. Наконец они ворвались в прихожую, и Мила тут же потянула Павла за собой, в свою комнату, угадывая его нетерпение. Сил не было ждать, пока она совсем разденется, но он хотел видеть и ощущать её не частями, а всю целиком — полностью обнажённую, плавящуюся в его руках, как горячий воск, поэтому он торопливо помог ей избавиться от остатков одежды, бросая их прямо на пол. Сам он уже двумя быстрыми рывками стащил с себя свитер с майкой и сейчас боролся с ремнём на джинсах, а Мила тем временем откровенно любовалась его телом.

За годы занятий балетом Павел нарастил мышечный каркас, но не массу, поэтому его фигура выглядела одновременно и “сухой”, и рельефной. Все мышцы на его руках и ногах казались видимыми — складывалось впечатление, что Павел лично управляет каждой связкой, каждым сухожилием, а выступающие вены притягивали взгляд и буквально гипнотизировали.

— Пашка… — выдохнула Мила в изумлении, когда он наконец-то справился с ремнём и стащил так мешающие ему сейчас джинсы, и в этом коротком сочетании привычных с детства звуков его имени было столько всего нового и невысказанного! Таким она его ещё никогда не видела. Не знала…

Хорошо, что резинки всегда были у него с собой. Всё-таки полезная привычка…

— Ну иди же сюда, — нетерпеливо позвала она его с кровати, пока он чуть замешкался с шуршащим пакетиком.

— Иду, — отозвался он, чтобы уже через секунду оказаться во власти урагана по имени Мила…

Это была потрясающая, незабываемая, восхитительная новогодняя ночь, полная страсти и такой пронзительной нежности, что хотелось плакать. Они заснули, тесно прижавшись друг к другу, как засыпали до этого тысячу раз, но теперь всё было и воспринималось иначе. Их руки и ноги переплелись между собой, они спали, так и не потрудившись одеться, и ощущение наготы друг друга только доказывало, что сейчас всё по-другому. По-новому. Невозможно чувственно и прекрасно…