Моя желанная студентка (СИ) - Чи Майя

— Подслушивала? — вопрос куратора застает меня врасплох.

— Извините, — волна стыда душит, но я стойко ее выдерживаю, вмиг возвращаясь к ужину.

— Любопытная Варвара, — с усмешкой произносит он и неожиданно обнимает меня за талию. Я замираю с тарелкой и ложкой в руках, испугавшись его дальнейших действий. Однако Станислав Юрьевич опускает голову на мое плечо и молчит.

Спина словно загорается от внезапной близости. Каждая клеточка тела приходит в тонус, а в голове упрямо вертится только одна мысль: что делать? Как утешить мужчину, если знаешь причину его разочарования? Обнять в ответ? Возможно. А если он твой учитель, и все, о чем ты можешь думать — поцелуй, случившийся этим утром?

— Картошка с фаршем?

Я прихожу в себя и смотрю на противень, где уже остывает ужин.

— Нашла замороженное мясо в морозилке.

— Похоже, ты истощила все припасы, — смеется он, но настолько фальшиво, что мне становится его искренне жаль.

— Мне хотелось вас хоть как-то отблагодарить.

— Если хорошо себя чувствуешь, попозже сходим в круглосуточный, здесь недалеко.

Предложение звучит обыденно, как само собой разумеющееся, поэтому, растерявшись, я соглашаюсь:

— Сходим…

Станислав Юрьевич отстраняется, и теперь я не решаюсь поднять глаза. Зачем было так поступать? Сейчас он поест, прогуляется, успокоится, займется своими делами и забудет о собственном поступке. У меня же словно отключился мозг. Я на автомате накрываю стол, кое-как улыбаюсь, и даже ем. И все это время мысли только о нем, о его близости, о словах, которые следовало бы сказать, об объятиях… Почему с ним так сложно? Отчего бы честно не признаться в своей слабости? Или ему нужно вовсе другого рода утешение?

Мы оба вздрагиваем, когда раздается звонок в дверь.

Станислав Юрьевич медленно кладет вилку и шумно втягивает воздух в легкие. Спокойный взгляд становится злым. Пальцы сжимаются в кулаки. Мне хватает пары секунд, чтобы среагировать. Быстро поднимаюсь, отправляю в рот последний кусок картофеля, кидаю посуду в посудомойку, хотя знаю, что потом достану и помою сама.

— Что ты делаешь? — спрашивает мужчина, как мне кажется, еще больше приходя в ярость.

— Какие бы у вас ни были отношения, Станислав Юрьевич, я не хочу своим присутствием компрометировать своего учителя.

— Вероника, твои действия лишние, — произносит он мне в спину, и его слова тонут в очередной трели.

Я хватаю свою сумку, куртку, обувь, забегаю в спальню за косметичкой и в дверях сталкиваюсь с Графом.

— Вероника, перестань. В этом нет необходимости. — Он нависает надо мной и хмурит брови. Будто его суровость может меня остановить. — Дальше порога она не пройдет.

Я ласково улыбаюсь ему в ответ. Какие все-таки мужчины наивные. Если женщина даже после порции мата в свой адрес продолжает настаивать на встрече, значит, она не просто пройдет дальше порога. Она здесь все разворошит! И лучше, если не найдет меня. Не хочу в это встревать. Не желаю снова ловить на себе осуждающий, презрительный взгляд. Мне всего девятнадцать лет, и несмотря на проступки, я прежняя, домашняя девочка, которой сейчас, когда не на кого положиться, хочется просто сесть и зареветь в голос. Или закопаться в своей комнате, включить любимую музыку и просмотреть все чемпионаты по пол-дэнсу.

— Буду на балконе. — Неловко кладу ладонь не его плечо. — Постарайтесь выяснить отношения чуть быстрее. Он хоть и крытый, но не отапливается. А куртка у меня не теплая.

Я направляюсь в кухню. Оттуда забираю телефон, вылезаю на балкон, немного досадую о том, что двери застеклены слишком низко и, постелив кусок картона, сажусь так, чтобы меня не было видно. Прекрасно осознаю, насколько по-детски это выглядит, какой глупышкой могу показаться в глазах куратора, но не хочу ничего слышать и видеть. Пусть разбираются без меня.

Из комнаты доносятся голоса: высокий женский и громкий мужской. Они приближаются, и я невольно начинаю различать произнесенные слова.

— Она сказала, ты водишь сюда студенток. Совсем чокнулся?!

— Я более чем уверен, что информацию она донесла до тебя иначе, но ты сделала свои выводы. Неправильные.

— Да ладно?!

— Аня, не тебе меня осуждать за что-то. Ты хотела забрать свои чашки и тарелки, так валяй. Я устал и хочу спать.

— А это что такое? — Она начинает хохотать. — Ужин? Стас, ты же не умеешь готовить.

— Утром мама заходила. И тебя мое пропитание, как и вся моя жизнь, не касается уже два месяца.

Гремит посуда, а следом что-то разбивается.

— Стас, каждому свойственно ошибаться, — произносит она чуть тише. Стучит шкафчик — видимо, принялась за уборку. А значит, надо настраиваться на долгое полулежание на балконе. Черт!

— Дай угадаю, негде жить? — Язвительно произносит мужчина. — А как же твои сбережения?

Тишина. Разве что слышны копошения.

— Вон то алое безобразие тоже прихвати. Еще шторы в спальне не забудь и хлам в ванной.

— Стас…

— Аня, я не собираюсь ждать всю ночь, пока ты подметешь за собой.

— Стас, может мы…

— Никаких, мать твою, мы! — кричит он неожиданно, отчего я почти вжимаюсь в пол. Разве она, прожив с ним столько лет, не поняла, что лучше не будить спящих демонов? Я видела лишь однажды, каким грубым может быть Станислав Юрьевич, и то сразу на ус намотала. — Уйди. — Говорит он чуть тише. — Сейчас же взяла свою сумку, чашку, хренашку и ушла отсюда.

— Стас, перестань кричать. Мы ведь оба понимаем, что в жизни всякое бывает. Думаешь, с другой тебе будет лучше, чем со мной? Никто не потерпит твое равнодушие.

— И с чего это вдруг ты решила стать добрым самаритянином?

— Потому что чувства не остыли. Я-то думала, ты пойдешь за мной, вернешь, покажешь, насколько я тебе важна, но ты не стал. И расстался… Подписал документы…

До меня доносятся всхлипы. Она начинает о чем-то слезно бормотать, и все это время от Станислава Юрьевича ни слова. Я же думаю об измене, которую женщина умоляет простить. Ведь ясно как день, что ей, по общему счету, плевать на его чувства. Насколько ему было тяжело без нее, как он переживал, почему слонялся по клубам, что ел и с кем спал — ей все равно.

Понимаю, что жалеть только одну сторону, не зная всей ситуации, как минимум не объективный поступок, но все же.

Я вновь вздрагиваю, но теперь от внезапной неприятной мысли. Что, если он смягчится и поведет ее в постель? Нет! Не желаю это слушать. Надеюсь, ему хватит мозгов оставить входную дверь открытой, чтобы я тихо могла отступить, уйти, не мешать.

И все же моя грудь болезненно сжимается. Но почему?

Перестань думать о нем, Ника. Перестань же! Завтра съедешь, найдешь, где жить, попросишь помощи у Андрея или пойдешь на поклон хоть к кому-нибудь…

Тишина становится слишком долгой. Я слегка приподнимаюсь и краем глаза замечаю их, стоящих посреди кухни. Замечаю как ее губы что-то шепчут, как его стеклянный взгляд смотрит на накрытый стол, а руки, в чьих объятьях мое сердце замирает, безвольно висят, сгорбливая спину, склоняя голову, делая из него послушную куклу, готовую принять изменницу любой, лишь бы была рядом.

На глаза наворачиваются слезы, а челюсть сводит от желания поплакать. Никому ты, Ника, не нужна. У родителей репутация, у Светы принципы и обиды, у куратора семья, а Андрей хоть и друг… но не настолько близкий.

Опускаюсь обратно, сворачиваюсь калачиком и смотрю на кипу коробок, сложенных ровной стопочкой. В какой-то момент выпадаю из реальности, просто забываясь в своих мыслях, в плане, который надо незамедлительно придумать и наполнить свою жизнь смыслом, в переживаниях о внезапных чувствах…

— Вероника? — Станислав Юрьевич выходит на балкон и опускается рядом со мной на корточки. — С тобой все в порядке?

Глава 21. Пропажа

Граф

Девчонка лежит на полу и даже не смотрит на меня. Я не знаю, все ли она слышала. Дверь была плотно закрыта, а звукоизоляция в квартире неплохая. И все же, видя ее отрешенность, я испытываю вину. За что? Не понимаю. Просто противно тянет в груди.