Элис Хоффман - Здесь на Земле
Холлис поднимается с корточек в полный рост. Он видит девушку, садящуюся на коня без узды, седла и малейшей мысли об опасности.
— Это дочь Марч Мюррей, — произносит он. — Твоя двоюродная сестра, иными словами.
Манящий аромат жестокости неподвластен времени — для Холлиса, по крайней мере. Взгляд на Хэнка полностью подтверждает его ожидания: у того на лице — выражение полнейшего смятения.
— Да, парень, твоя кузина.
Спускаются с холма они уже в темноте. Что теперь прикажете Хэнку делать? Перестать думать о ней двадцать четыре часа в сутки, поскольку, как, казалось, они родственники? Он уже не может, не будет.
— Слезай с коня, — кричит Холлис, близясь к граде.
И девушка, и конь словно окаменевают, услыхав этот голос.
— Немедленно, — продолжает шуметь Холлис.
Испуганная Гвен соскакивает на землю, конь робело топчется рядом. Холлис кидает ей веревку.
— Накинь ему на шею и выведи за ограду.
И открывает ворота настежь.
Похоже, этот тип имеет наглость командовать ею. Но конь-то, кажется, действительно его, так что лучше делать, как он говорит.
— Это опасно, — вмешивается Хэнк. — Ей не управиться с Таро.
Гвен бросает на парня взгляд, призванный испепелить его на месте шквалом ее презрения, но при этом, как ни странно, ничего не произносит. Немудрено: он — клевый, слепой нужно быть — этого не видеть. За таким увязались бы гуськом все ее подружки. Сейчас, однако, не лучшее время для тайных восторгов, Гвен чувствует: нечто очень важное поставлено на кон.
— Отведешь его в конюшню, туда, вниз по дороге. Все равно уже холодно держать его под открытым небом всю ночь.
В ее способностях минуту назад засомневался парень, и Гвен рефлекторно ищет способ проигнорировать команды мужчины постарше (эдакого «босса», на ее голову), однако в открытое противостояние не вступает. Бесполезно: с такими, как он, все равно не сладить. Все трое идут вниз по грунтовке, конь послушно следует за девушкой, кроткий, как ягненок. Воздух чист, свеж и холоден, Гвен дрожит, но и не думает жаловаться ни на мороз, ни на долгую дорогу к ферме.
Все псы усадьбы как один при виде незнакомки заходятся в лае.
— Хочешь кататься — я не против. Но прежде убедись, что все в порядке со снаряжением, а после не забывай отводить коня в стойло.
Хэнк шокирован (великодушие — и Холлис?), но вопросов, разумеется, не задает. А Гвен изо всех сил пытается не выказать восторга. Еще бы: все начинает выглядеть так, будто конь — ее!
— Покажи ей стойло.
Гвен идет за парнем в конюшню.
— Нешуточное дело — завести его сюда, — предупреждает Хэнк, открывая дверцу первого от входа стойла. — В прошлом году он сломал хребет одной любопытной собаке, так что будь начеку.
Гвен без лишних слов легонько хлопает коня по боку, и тот заходит в стойло, тихий, что твой ягненок.
— Как… как тебе это удалось?
Хэнк изумленно выходит за девушкой из конюшни.
— Что, хочется узнать? — пускает она в ход свой самый высокомерный тон.
— Ну-у да, об этом я тебя и спрашиваю.
Парень сконфужен, он не искушен в словесной эквилибристике молодежи из больших городов.
Гвен смеется.
— Серьезно?
Она опять готова рассмеяться, но вдруг замечает, как он на нее смотрит. Очень серьезно смотрит. А еще — он не такой, как все. У большинства — чувства под замком, а у этого что на душе, то и на лице. Он не скрывает своего интереса к ней и (о чем Гвен еще не подозревает) не смог бы скрыть, как ни старайся.
— Поехали.
Это Холлис. Он за рулем грузовичка, того самого старенького пикапа мистера Купера, от которого и не думает избавляться, хотя может позволить себе тачку куда шикарнее.
— Садись, я отвезу тебя домой.
Следом за Гвен, точь-в-точь щенок за хозяйкой, идет к машине Хэнк. Да, парень запал не на шутку.
— Тебя что, тоже надо отвезти домой? — иронично хмыкает Холлис.
И машина, газанув, сворачивает на трассу и исчезаем из виду оставив парня вздыхать у ворот фермы.
В пикапе несет бензином, и он грохочет деталями на всех ухабах, спусках и подъемах. Весь путь до Лисьего холма Холлис задает девушке вопросы. Что ж, возможно, такое интервью и правомочно. В конце концов, она ведь будет в ответе за его коня.
Нет, она не знает, как долго они еще здесь пробудут. Отец не с ними, он профессор, дел по горло, так что никакой возможности сюда вырваться. А мать только и делает, что перебирает овеществленные напоминания о днях давно минувших.
Холлис нутром чувствует: девушка поможет ему задержать Марч в городе — до тех пор, пока она к нему не вернется. Да, именно так, ее дочь, даже не ведая об этом, станет ему помогать. Ей хочется престарелого коня? Прекрасно. Позволим ей, коль нужно для дела.
Въехав на вершину Лисьего холма (дом виден, до него рукой подать), Холлис остановил машину.
— Не могла бы ты передать от меня матери пару слов?
Его голос звучит странно.
— Конечно, конечно.
От этого типа у нее мурашки по спине, но девушка разумно полагает, что это очень даже приемлемо: и впредь кататься на его коне в обмен на пересказ каких-то там его дурацких слов.
— Скажи ей, я все еще жду.
И он кивает, будто подтверждая сказанное для самого себя. Временами возникает чувство, что он ждет уже целую вечность, что это вроде как его постоянный род занятий, ремесло.
— «Я» — это кто?
— Она знает. Просто передай.
Гвен открывает проржавевшую дверцу пикапа. М-да, не нравится ей этот тип, и к тому же она замерзла. Выйдя из машины, Гвен спешит в обогретый дом.
— Не говори мне только, что ты все это время бегала, — предупредила Марч, едва дочь ступила за порог.
Чего она только не передумала за эти часы, решилась даже позвонить мамам Лори и Крис (и вынуждена была с ними ностальгировать по «старому времечку» школьных: лет, хотя все, чего она хотела, — узнать, видели они ее дочь или нет).
— Я не бегала, я скакала.
— Пожалуйста, не делай из меня дуру.
— На ферме, по ту сторону холма. Там пасется конь, на котором я катаюсь.
До прихода Гвен Марч сидела на тряпичном коврике перед камином, перебирала старые почтовые открытки отца (он регулярно слал их домой из деловых поездок), а теперь от волнения встала и подошла к дочери.
— Ты ходила туда? Без разрешения?
— А я его получила. — Гвен искренне не понимает, отчего так расстроена мать. — Примчался с горы какой-то тип и сказал, что я могу теперь кататься, когда захочу.
— А, вот оно что.
У Марч странное ощущение, сначала под коленками, а потом по всему телу. Как покалывание, только хуже. Он никогда не постучится к ней — кому, как не ей, это известно — слишком горд. Сколько раз говорила она себе: все, что тебе нужно для спокойной жизни, — держаться от него подальше!
